Нечто по Хичкоку

С этой минуты ему было не отделаться от навязчивого воспоминания о той спальне в Праге и о той женщине с длинным меховым боа. Тогда он почти не обратил внимания на эту деталь, да и почти забыл о ней, но, видимо, она запечатлелась в памяти помимо его воли и неожиданно всплыла теперь из глубины сознания. Неприятно поражала такая способность человеческого духа, такая таинственная его сила. Немножко обнадеживало, что это воспоминание воплотилось в реальный образ, как бы существующий независимо от него самого. Огюстен Маршан решил незамедлительно обратиться за советом к своему врачу, возможно, он ему пропишет какие-нибудь укрепляющие нервную систему лекарства.

И все же Огюстену не удалось убедить себя в оценке происшедшего. Какая-то часть его разума, возможно наиболее здравая и рассудительная, говорила ему, что он не прав, желая сохранить и козу, и капусту. Ведь он имел достаточное основание убедиться в реальном существовании «этой вещи», уничтожив ее в огне камина, причем и запах паленого был самый натуральный. Хорошо, но если это все же плод воображения, то кто помешает ему возродиться из пепла словно фениксу?

Лучше всего было все-таки успокоить себя мыслью, что все происшедшее в тот вечер было вызвано болезненным состоянием организма из-за простуды. Лучшее средство избавиться от всех этих переживаний — сесть за работу. Поэт оторвался от бесплодных размышлений и был, к своему удивлению, вознагражден более ожидаемого. У себя в кабинете он нашел успокоительную атмосферу, способствующую вдохновению, что и принесло творческие успехи. Ему удалось прибавить к поэме «Приветствую всех неверующих» несколько отличных стихов.

Накануне он послал приглашение к обеду здешнему адвокату, очень жизнерадостному человеку, потому что ему не хотелось оставаться в одиночестве вечером. После обеда они сыграли партию на бильярде. Поздно вечером Огюстен отправился спать, предварительно подкрепившись стаканчиком старого портвейна, а потом и стаканчиком виски с содовой в довольно крепкой пропорции. Таким образом, когда он ложился в постель, то воспоминание о предыдущем вечере, если и промелькнуло в его мозгу, то очень вскользь.

Пробудился он в тот момент, когда певчие дрозды с птичьей точностью начали приветствовать рождение нового дня, которое в эту пору лета происходило в три часа. Приветствия птиц были радостными и громкими, что и нарушило сон Огюстена Маршана. Сквозь желтые шелковые гардины на окне спальни слабый утренний свет просачивался с трудом. И все-таки лежавший на спине Огюстен, открыв глаза и находясь еще в полусне, разглядел над собой какой-то предмет, напоминающий маятник, подвешенный на веревке. Он сразу же проснулся окончательно, охваченный безотчетным чувством болезненной тоски, и тут же он ощутил какое-то легкое прикосновение к его ногам, покрытым одеялом.

Естественной реакцией был бы крик, соскакивание с постели — ничего этого не было, Огюстен продолжал молча лежать на спине. Теперь его глаза, привыкнув к полутьме, уже отчетливо видели, что прикоснулось к его ногам, — это была все та же темная, длинная меховая вещь, которую он накануне сжег в камине. Поколыхавшись, проделав свои отвратительные пульсирующие движения, «эта вещь» свернулась у него в ногах, как кошка или собачонка, но только не уткнулась носом, а приподняла свою острую головку и как бы смотрела на него, хотя на этой мордочке и не было глаз. Огюстен смотрел на гнусное существо с отвращением, и хотя эта тварь, по-видимому, не собиралась атаковать его, нервы его не выдержали, и он впал в обморочное состояние, которое как-то само собой перешло в нормальный сон.

Проснулся поэт в свой обычный час, о чем можно было судить по появлению его камердинера с подносом.

Слуга поставил поднос с утренним чаем и спросил, не нужно ли приготовить ванну. На постели ничего не было.

«Придется устроить спальню в другой комнате», — подумал Огюстен, когда брился после ванны и увидел в зеркале свое измученное лицо и провалившиеся глаза.

«Нет, еще лучше — я уеду из дому на несколько дней, сменю обстановку. Когда возвращусь, то, надеюсь, этот бред не станет повторяться. Старик Эдгар Фортескью давно уж зовет меня посетить его».

Эта мысль понравилась Огюстену, и он отправился погостить у старого мецената. Как и рассчитывал, его приняли с искренней радостью. Пребывание в доме Эдгара Фортескью полностью успокоило нервы поэта. Но все испортил последний день.

Кроме того, что сэр Эдгар был счастливым супругом очаровательной молодой женщины (третьей уже жены), он был еще и владельцем пышного фруктового сада в своем поместье в Сомерсете, в котором между яблонями благоухали всевозможные цветы. В этом саду в приятный вечерний час прогуливался поэт вместе с хозяином и хозяйкой поместья, как, скажем, мог бы прогуливаться в раю всемогущий бог с сотворенными им созданиями. Обнаружив в тени большой яблони скамью, не претендующую на изысканность формы, но впрочем весьма удобную, они на нее уселись.