Нечто по Хичкоку

Он говорил неторопливо, ровным тоном, мягко, но все же капельки пота, выступающие под его кустистыми усиками, показывали, какое внутреннее волнение ему приходится сдерживать. Если же прислушаться более внимательно к его речи, то можно было уловить, что старательно сдерживаемые эмоции все-таки просачивались в звуки его голоса. Слушая англичанина, я сразу был растроган и взволнован просительным тоном его голоса и тревожным нетерпеливым взглядом его грустных глаз, я сразу почувствовал степень его беспокойства за судьбу своего начальника. В отличие от меня, слова англичанина не произвели на чувства Ван Ритена никакого впечатления, а если и произвели, то он это хорошо скрыл. Однако он слушал внимательно, что меня удивило, потому что Ван Ритен относился к тем людям, которые отказывают резко и сразу. Нет, Ван Ритен слушал внимательно. Он даже поинтересовался:

— А кто ваш шеф?

— Стоун, — ответил англичанин.

Мы оба были поражены этим ответом. В один голос мы воскликнули:

— Ральф Стоун?!

Этчем подтвердил.

Буквально на несколько минут это сообщение повергло нас в молчание. Ван Ритен никогда не встречался с Ральфом Стоуном, но я когда-то был с ним в одной школе. Мы иногда в разговоре с Ван Ритеном касались Ральфа Стоуна. Мы знали из тех рассказов, что ведутся у лагерных костров, что два года назад на территории Балунды, к югу от Луэбо, ему удалось победить в противоборстве с неким колдуном и его соплеменниками. В знак его победы дикари подарили ему обломки священного музыкального инструмента поверженного колдуна.

До этого мы считали с Ван Ритеном, что если Ральф Стоун и находится еще в Африке, то его во всяком случае нет в этих краях, где мы разыскиваем пигмеев. Оказалось совершенно для нас неожиданно, что он опередил нас.

II

Так неожиданно возникшее перед нами имя Стоуна, произнесенное Этчемом, пробудило в моей памяти целый рой воспоминаний. Припомнилось многое: его происхождение из совсем не простой семьи, трагическая гибель родителей, блестящие успехи в годы учения, огромное унаследованное богатство, его известность, граничащая со славой, но тут же и его романтический побег с молодой писательницей, широко известной как своими книгами, так и своей красотой, и его скандальный бракоразводный процесс, затем целый калейдоскоп его разводов и повторных вступлений в брак и, наконец, поездка на черный континент. Все эти воспоминания беспорядочным вихрем пронеслись в моей голове, и наверное, то же самое происходило и с Ван Ритеном, потому что он задумчиво молчал. Потом он спросил:

— А где Вернер?

— Он умер, — ответил Этчем. — Он умер еще до того, как я решил принять участие в экспедиции Стоуна.

— Вы не были со Стоуном в Луэбо?

— Нет. Я присоединился к нему позже.

— Кто с ним в экспедиции?

— Только его прислуга из Занзибара и носильщики.

— Что за носильщики?

— Из племени Мангбату, — ответил Этчем так просто, как будто это ничего не значило.

На нас-то с Ван Ритеном такое сообщение произвело должное впечатление. Никому еще не удавалось использовать носильщиков из племени мангбату за пределами их территории, и никогда они не нанимались носильщиками в длительные и трудные экспедиции. Не зря, очевидно, Ральфа Стоуна считают человеком, обладающим невероятной силой убеждения.

— А долго вы были в краях племени мангбату? — поинтересовался Ван Ритен.

— Несколько недель. Стоун заинтересовался этим племенем. Он составил подробный словарь их языка. Согласно его теории племя мангбату отпочковалось от племени балунда, а теория основана на сходстве многих обычаев этих племен.

— Чем вы питались? — спросил Ван Ритен.

— В основном, дичью.

— Давно ли Стоун слег?

— Больше месяца прошло уже.

— И это вам пришлось охотиться для пропитания всей экспедиции? — воскликнул Ван Ритен.

На лице Этчема еле заметно выступил румянец.

— У меня было много и промахов в стрельбе. Я и сам не очень хорошо себя чувствовал.

— Чем болен ваш шеф?

— Это похоже на фурункулез.

— Но это же не очень опасно. От двух-трех фурункулов не трудно избавиться.

— Это не совсем фурункулы, и их не два-три, их десятки. Если бы это были фурункулы, он бы уже давно от них умер. Я не знаю, как вам лучше объяснить. Понимаете, это одновременно и менее опасно и гораздо хуже…

— Что вы хотите этим сказать?

Этчем немного поколебался и ответил:

— Болезнь протекает не так, как при фурункулезе. Стоун не испытывает боли, у него почти не повышается температура, но у меня создается впечатление, что затронута больше его психика. Когда появился первый фурункул, Стоун позволил мне сделать перевязку, но когда пошли новые фурункулы, он стал их скрывать и от меня, и от туземцев из числа своей прислуги. Он все время лежит в своей палатке, и когда появляются фурункулы, он не разрешает мне менять бинты и вообще не позволяет находиться рядом с ним.

— У вас много бинтов в запасе?

— Они еще есть, но Стоун не позволяет вообще менять ему бинты. Он сам делает себе перевязку одними и теми же бинтами, стирая их.

— Как он обрабатывает нарывы?

— Он вскрывает их бритвой и срезает под корень на уровне мяса…

— Что вы говорите?! — вскрикнул Ван Ритен.