Нечто из Рютте

– До вечерней зари собери мне всех людей, хочу посмотреть на них. И пусть придут с оружием.

– И заставы снимать?

– Снять. Нечего им там сидеть, они здесь понадобятся.

– Понял…

Солдат уперся в грудь сержанта указательным пальцем, всем видом показывая, что ждет от него продолжения фразы.

– …господин коннетабль, – послушно добавил сержант.

– Вот и прекрасно, брат-солдат. Давай постараемся и сделаем так, чтобы я побыстрее отсюда уехал.

Он повернулся и пошел к своей лошади, стараясь не хромать. На выезде из замка он остановился, когда увидел Ёгана. Тот подбежал к нему, был радостен.

– Где ты был? – спросил солдат слугу.

– Удача, господин! – радостно сообщил тот. – Я кума встретил.

– Действительно большая удача, – заметил Волков.

– Нет, я не про то. Удача в том, что телегу он продает. Дешево, отличная телега, очень крепкая. И хочет за нее всего двадцать пять крейцеров. А стоит она сорок, не меньше. Берем телегу, грузим вещи и… фить, – махнул рукой он в сторону восточной дороги.

– «Фить» не получится, – сухо сказал солдат.

– А чего? – спросил слуга.

– Барон уговорил меня стать коннетаблем на время, пока не наведу здесь порядок.

– И слава богу. – Слуга осенил себя святым знамением.

– Чего вдруг? Чему радуешься?

– Да я за детей волнуюсь, как их тут оставлять, когда медведи на людей по ночам кидаются да люди пропадают.

– За медведя не волнуйся, барон с егерем сегодня проедутся вдоль дороги. Найдут – зарежут.

– И то правильно. Поделом подлецу. Не будет на честных людей из кустов по ночам сигать. А мы что будем делать?

– Нам придется объехать все деревни и выяснить, когда, где и сколько пропало людей.

– Так для этого нам только в церкву надо заехать да у попа спросить, поп же все знает.

– Думаешь, он знает?

– А чего же ему не знать-то? Ему ж поминалку приносят, а он себе их в книгу записывает, скрипит себе пером.

– Ну, поехали, узнаем у него, заодно познакомимся.

– Ну, поехали, вон она, церква, – Ёган вздохнул, – только вот телегу дешевую жалко упускать.

– Так не упускай. – Солдат достал из кошеля деньги. – Покупай телегу.

… Это был не совсем обычный поп. Он и вовсе не походил на священника, был тщедушен, улыбчив, близорук. Застиранная сутана, на ногах крестьянские башмаки из дерева да самые простые нитяные носки. Крест, что висел у него на груди, был медным, как и цепь.

Солдат даже не мог вспомнить, когда он видел на груди у святых отцов что-нибудь дешевле серебра.

– Добрый день, добрый день, сын мой, – заулыбался поп, подходя к Волкову почти вплотную и заглядывая в лицо.

– И вам доброго дня, святой отец. – Волков осенил себя святым знамением.

Поп, щурясь, разглядывал его лицо, улыбался:

– Рад, что вы зашли. Ждал вас.

– А вы меня знаете? – удивился солдат.

– Да кто ж вас не знает? Вы тот рыцарь, что победил дезертиров. Видел вас на похоронах коннетабля, а еще раз, когда вы проезжали в замок со своим человеком.

«Слепой, а все видит», – подумал солдат.

Как будто услышав мысли солдата, поп продолжал:

– Вижу-то я не очень хорошо, но вас я не спутаю ни с кем из местных.

– Меня зовут Яро Фолькоф.

– Яро – это, наверное, Ярослав?

– Да, но никто до вас выговорить это правильно не мог.

– Вы из Чилезии?

– Нет, я почти местный. Мой отец был с Востока.

– А меня зовут отец Виталий. Как вам мой приход?

Волков огляделся:

– Очень чисто. На улице грязь, а у вас чистота, даже неудобно в перепачканных сапогах сюда заходить.

– Это дом Божий, и он открыт всякому: и в грязных сапогах, и босому, и больному в струпьях.

– Воистину.

– Вы пришли ко мне по делу? Может, причаститься, покаяться?

– Покаяться? – Солдат пожал плечами. – Да мне особо не в чем каяться, разве что в блуде, да и то мы этот вопрос давно с Господом обговорили.

– Вы с Господом? Обговорили? – Священник улыбался. – И что решили?

– Ну, пока я не женат, могу пользовать всех незамужних баб, только не брать их силой. – Солдат поднял палец к верху, как бы указывая. – Он согласен.

– Ха-ха, – хохотнул отец Виталий. – И Господь сказал вам, что он согласен?

– Он промолчал, но я понял, что девицы не будут записываться мне за грех.

Поп щурился, улыбался, кивал:

– Только больше никому об этом не говорите. Конечно, наш Господь милостив, и у вас появится куча последователей, которые начнут злоупотреблять милостью Божьей и не будут считать прелюбодеяние за грех. Ну а других грехов за собой не знаете?

– Как-то не припомню.

– Но вот от вашей руки пали четыре человека.

– О чем это вы? – не сразу сообразил солдат.

– Как же, о дезертирах.

– Ах, вот о чем. Отец мой, я солдат. Убивать – моя профессия. Двадцать лет мне за это деньги платили. И все попы меня каждый раз на это благословляли. Это мое доброе дело. Так мне говорили мои капелланы, или они были не правы?

– Даже не знаю, что ответить, – сказал поп. – Все-таки думаю, что не правы. Любое убийство для души тяжкое бремя, даже если оно оправданно.

– Это только первое убийство – бремя, а потом душа привыкает.

– В этом-то и весь ужас, я думаю, а вы так не считаете?

– Простите меня, святой отец, но я пришел говорить не о моей душе.

– А о чем же вы хотите поговорить?

– О других душах. О сгинувших.