Нечто из Рютте

Люди стояли в полной тишине и даже не осуждали женщину, действия Франчески повергли их в ужас, ведь напасть на госпожу было сродни святотатству. А солдат продолжил:

– Еще она же помогала людоеду, что жил на старом кладбище, и якшалась с ведьмой. И людоед, и ведьма – слуги сатаны, и я хочу спросить вас, добрых людей, что ходят к причастию, чего заслуживает эта тварь?

– На костер ее! – крикнул кто-то.

– На костер, – тут же поддержал еще кто-то, – на костер!

– Спалите ей патлы, господин!

– Или все-таки передадим ее в руки ландфогта? – спросил Волков, хотя знал ответ заранее.

– В огнь эту тварь! Пусть катится за своими дохлыми людоедами!

– В огонь ведьму! Сколько людей извели!

– Зажарим спесивую!

– В пекло! – не унимались люди, они явно не хотели отдавать Франческу на суд графа, уж больно ненавидели ее все. Все!

Волков согласно кивал.

Ценник, назначенный им за хворост, был очень высок. И Крутец тут же набрал столько хвороста, сколько было нужно. Люди с радостью несли хворост за хорошую деньгу, да и для доброго дела. И тут на площади появился настоятель местного храма, отец Виталий. Растолкав людей, он пробрался к коннетаблю, схватил его за стремя и спросил:

– Господин коннетабль, что здесь происходит?

– Собираемся казнить ведьму, – ответил солдат.

– Да вы с ума сошли? – искренне удивился поп. – Если она ведьма, то ее должен судить Священный Трибунал инквизиции.

– Да? – Волков чуть подумал. – Тогда казним ее за попытку убить молодого барона и баронессу.

– Я был в монастыре, баронесса в порядке и ее сын тоже, она решила простить эту несчастную.

– Вот как, а убитый слуга Ёган тоже ее прощает?

– Это будет решать барон или ландфогт, – ответил отец Виталий.

– Ландфогт – это слишком долго, а барон черезчур добрый, он ее уже один раз отпустил из подвала, и вот что из этого получилось.

– Ее должны судить не вы, не берите на себя столь тяжкий груз, ноша сия не каждому по плечу, Господь наш…

Волков вдруг положил руку на голову попу, склонился к нему и, повернув его лицо к себе, тихо сказал:

– Убирайся отсюда к дьяволу!

– Что? – растерялся священник.

– Пошел вон! – рыкнул солдат.

Слез с коня и снова подошел к Франческе:

– Последний раз спрашиваю тебя, ответишь…

Она не дослушала – заорала с радостью и что было сил и злобы:

– Сдохни, пес, мать твоя была…

Он тоже ее не дослушал, пнул в зубы сапогом. Женщина упала на землю, замолчала.

– И для этой бешеной собаки ты просишь суда барона? – возвращаясь к коню, спросил солдат у попа. – Он опять по доброте своей ее отпустит, и она по злобе своей опять будет служить дьяволу. Нужно сжечь эту тварь.

– Вы не вправе! – воскликнул отец Виталий.

– Ты вообще на чьей стороне, поп? – холодно спросил Волков. Он остановился и пристально глядел в глаза священнику. – Ты в этой войне за кого? За людей или за людоедов?

– Я за людей, – быстро заговорил отец Виталий. – Все люди – дети Божьи, и она, – он указал на Франческу, – тоже, просто она…

– Не все люди дети Божьи, – перебил его солдат, – я тут у вас повидал сатанинских выродков, и она служила им. И вот ты стоишь здесь, в сутане, и пытаешься спасти эту бешеную собаку от справедливого возмездия.

– Господь наш есть милосердие?! – воскликнул поп. – Не забывайте об этом, да и не прячу я ее от возмездия. Я прошу лишь снисхождения и справедливости для нее! Суда, справедливого суда.

– Сынок барона и его дружок жрали людей, – говорил солдат, – они особо не милосердствовали, и суд им был не нужен, выпивали детей досуха – сходи на старое кладбище, они там, в воде плавают, разлагаются, черные. Нет у тебя желания рассказать им про милосердие, поп?

– Но мы же не они, мы не должны быть такими.

– Заткнись ты! – зарычал солдат сквозь зубы, наливаясь холодной яростью. Говорил он тихо, но попу все равно стало страшно. – Заткнись лучше, вы и они одно целое. Они жрут – вы их защищаете, казуисты, мастера болтовни, адвокаты дьявола, готовые заболтать любое возмездие и объяснить любое скотство, все вывернуть наоборот, все запутать. – Он вдруг схватил священника за шею и сжал ее так, что тот стоял, кривясь от боли, и заговорил ему прямо в ухо: – Ты будешь ее причащать или мне сжечь ее без причастия?

– Я буду, – выдавил поп, – но я…

– Заткнись, ни одного слова больше, иначе… – Волков поднес к носу отца Виталия кулак. – Пошел вон!

Два мужика быстро вкопали в центр площади жердину, вокруг нее сложили грудой хворост. Народ, как спектакль наблюдавший общение коннетабля и местного попа, теперь ждал казни, люди все прибывали. Но Волков не начинал: во-первых, ждал, пока поп устанет убеждать Франческу принять причастие и покориться, а во-вторых, он все-таки хотел дождаться барона. Так было бы правильно. И тут до людей дошел слух, что коннетабль уезжает, что Ёган собрал все вещи в телегу и вывел всех коней господина со двора замка.

Пошли разговоры.

– Господин, вы что ж, уезжаете? – крикнула бойкая селянка. – Не приглянулось вам у нас?

– Эх, какой добрый коннетабль был! – крикнул один мужик, стоявший недалеко.

Солдат влез на коня, нужно было сказать пару слов.