Нечто из Рютте

– И ведать не ведал, – рассказывал он, – я от реки ехал, туда следы вели лошадей, и вижу конный нам навстречу. Нас увидал и в лес поворотил. Ну я и думаю, гляну, кто там с нами видеться не желает. Заехали в лес, а там эта… – он указал на Франческу плетью, – в кустах прячется.

Служанка сидела на камнях посреди двора, платье разодрано, руки вывернуты и стянуты натуго сзади веревкой. Сама растрепана, на зверя похожа и со всей ненавистью глядит только на солдата. Вокруг нее дворовый люд собрался, бранят ее и даже пытаются бить, а она лишь на него одного смотрит. Если бы взглядом можно было убивать – Волкова разорвало бы. Нет у этой страшной бабы больше врагов, только он! Он единственный!

А Волков на нее даже и не глянул, стоял, слушал сержанта, чуть улыбался да похваливал его. А потом произнес небрежно:

– Сыч, а ну глянь-ка ее, поищи мое золото, вдруг она не успела в лесу его схоронить, пока от сержанта пряталась.

– Сейчас все сделаю, – заверил Сыч, – как ее обыскивать, по-честному в подвале или с позором – прямо тут?

– Никакой чести ей. Тут обыскивай, – сказал коннетабль с усмешкой. – По-доброму она все равно не понимает.

– А ну-ка, ребята, подсобите, – велел Сыч самым крупным стражникам, подходя к женщине. – На брюхо ее кладите и сверху садитесь. Держите крепко.

Франческа была необыкновенно сильной женщиной. Даже когда два крупных стражника положили ее на живот и уселись на нее сверху, раздвинув ей ноги широко, она сопротивлялась и выкручивалась как могла. Но Сыч знал свое дело; видно, делал это не в первый раз, поэтому он задрал ей юбки и, не брезгуя, запустил пальцы женщине в зад. Франческа завыла, попыталась сбросить стражника, сдвинуть ноги, но ничего у нее не вышло. Сыч вытащил пальцы из нее, вытер о ее же платье и скомандовал:

– На спину ее.

Стражники перевернули Франческау на спину, один сел на ногу, другой придавил ей лицо коленом, а она продолжала выть и извиваться, даже пыталась грызть колено стражника и проклинала Сыча на ламбрийском языке, а Сыч спокойно запустил руку ей в утробу. Плевать ему было на все ее проклятия. Фридрих Ламме делал свое дело.

А народ глядел на это бесчестье и надругательство и с отвращением, и с презрительным ехидством, мол, и поделом ей.

Наконец Сыч с колен встал. Снова вытер руки о платье женщины и, подойдя к коннетаблю и сержанту, стоявшим в стороне, сказал:

– Пусто, экселенц, золотишко она либо в лесу спрятала, либо проглотила. Если в лесу, то искать непросто будет, собаки потребуются. Или на дыбу ее вешать и пытать, где спрятала, да и то дело пустое. Баба с перепугу ежели спрятала, то потом и нипочем место не найдет, даже если и сама захочет. Они ведь, дуры, если что прячут, то и сами потом не вспомнят где. А ежели проглотила, то поить ее соленой водой, пока не вырвет ее, или кормить да ждать, кислым молоком кормить с огурцами. Что делать будем?

– Упряжь лошади осмотри, – ответил солдат и пошел к Франческе, а сержант пошел следом.

Волков подошел к ней и, стараясь не вызвать новый приступ боли в ноге, присел перед ней на корточки. Женщина смотрела на него с ненавистью.

– Вижу, не вразумил тебя сегодняшний наш разговор. Сидела бы тихо, а лучше уехала бы, а ты вон что вытворяешь. На госпожу руку подняла! Знаешь, что тебя за это ждет? – спокойно говорил солдат, глядя ей прямо в глаза. – Знаешь?

И тут Франческа как будто взорвалась, она начала осыпать солдата самыми отборными и мерзкими портовыми ругательствами на ламбрийском, какие только он слышал.

– О чем она болтает, господин? – спросил сержант у Волкова.

– Проклинает, – отвечал тот.

– Кого? – насторожился сержант.

– Тебя, – соврал Волков с ухмылкой, хотя все проклятия и ругательства адресовались ему.

– Меня? – удивился старый вояка.

– Тебя и твоих детей, – продолжал забавляться солдат.

– А меня-то за что? – искренне удивлялся сержант.

– Так это ты ее поймал, – врал Волков, которого забавляло удивление сержанта.

– Ах ты ж тварь, – разозлился сержант, пошел к коновязи и, набрав полную пригоршню конского навоза, вернулся к Франческе и левой рукой, сдавив ей щеки, разжал зубы и забил ей его в рот, приговаривая: – Жри, тварюга, жри за свой подлый язык!

Он сжал ей челюсти, чтобы она не могла все выплюнуть, и держал так. А она не сдавалась: выпучив глаза, мотала головой, старалась оторвать его руки от своего лица, плевалась. Вырывалась.

– Успокойся, Удо, – оторвал его руки от лица Франчески солдат, – ты ее задушишь, гляди, посинела уже.

Сержант встал рядом, а солдат спросил:

– Ну что, будешь еще лаяться или поговорим?

Франческа сидела, словно не слышала его, и выплевывала навоз. Отплевывалась.

– Я человек добрый, – продолжил Волков, – я обещаю, что передам тебя в руки ландфогта и не осужу сам, если ты ответишь мне на два вопроса. Слышишь меня?

Франческа не поднимала головы. Не смотрела на него.

– Два вопроса: где мое золото и где твоя госпожа? Ответишь, и тебя будет судить фогт, и кто знает, как там все повернется. А если нет, то я сожгу тебя сегодня же. Слышишь? Сегодня же! Думаю, барон будет не против.

Женщина не ответила ему.