Нечто из Рютте

Они вышли на улицу, и Волков перевел дух, уж больно неприятным получился разговор. Он не мог понять перемены в настроении барона, а перемена несомненна была, и с того самого дня, как он привез труп сына барона в замок.

– Я не понял, – заговорил Крутец с заметным удивлением, – сеньор наш даст вам в приданое за дочерью лен? И останется вашим сеньором?

– Нет, – ответил солдат машинально, он думал о своем, – сеньорат на приданое не распространяется.

Сержант изумленно молчал, глядел то на управляющего, то на коннетабля.

– А когда же вас произведут в кавалеры? – не отставал Крутец.

– Надеюсь, что в это воскресенье.

– Вон оно как! – удивленно сказал сержант. – Поздравляю вас, господин коннетабль.

Дальше сержант и управляющий были ему не нужны, и он без них поднялся в свою башню, откуда прошел по стене до покоев прекрасной Хедвиги. Потянул за ручку, дверь оказалась незакрытой. Он шагнул в покои, служанка госпожи попыталась преградить ему путь, но он бесцеремонно отодвинул ее в сторону.

– Куда? Куда ты? – шипела служанка, пытаясь его остановить. – Госпожа не одета. Не смей!

Он отшвырнул ее, как куклу, и прошел в покои.

– Кто там? – резко и с вызовом крикнула госпожа из-за ширмы.

– Ваш будущий муж, – громко сказал солдат, подходя ближе.

– Муж? – Госпожа словно осеклась, голос ее уже не звучал грозно.

А Волков смело зашел за ширму, где и увидел прекрасную дочь барона. Она только что мылась и была обнажена, она прикрыла наготу, схватив нижнюю рубаху и прижимая ее к телу.

– Да как вы смеете?! – воскликнула госпожа Хедвига. – Кто вам дал право!

Солдат усмехнулся и смотрел на нее во все глаза, а она была уже не так уверена в себе и в первый раз обращалась к нему на «вы».

– Так кто вам дал право врываться ко мне? – продолжала красавица.

– Ваш отец. Только что при свидетелях он обещал мне вашу руку.

– Вы разглядываете меня, как лошадь! – взвизгнула девушка. – Не смейте смотреть!

– Хорошо. Но после свадьбы я буду разглядывать вас столько, сколько хочу.

Он вышел из-за ширмы.

– Это мы еще посмотрим, – чуть с вызовом сказала Хедвига. – Я потребую от вас отдельной спальни.

– Даже не надейтесь, у нас будет одно ложе.

– Вы пришли, чтобы мне сказать об этом? Как храбро! Еще один ваш подвиг?

– Я пришел сказать, что перед посвящением я еду в монастырь на три дня поститься и молиться. Хочу спросить вас, не желаете ли присоединиться ко мне?

– Вы совсем умом тронулись от свадебных предвкушений? – насмешливо произнесла молодая женщина, выглянув из-за ширмы.

Служанка зашла за ширму и помогала ей переодеваться, женщины там захихикали.

– Почему же я тронулся? – удивился Волков.

Хедвига тем временем вышла из-за ширмы, села в кресло и, уже не стесняясь солдата, подобрала юбки так, что он мог видеть ее ноги по колено, а служанка села ее обувать.

– Да кто ж пустит молодую женщину в мужской монастырь? – насмехалась она.

Волков понял, что она права и еще что она была очень хороша собой. А служанка, обув госпожу, стала расчесывать ее роскошные волосы.

– Не пяльтесь так на меня, – игриво сказала молодая девушка. – До свадьбы рассматривать невесту – сглазить.

А солдат все равно стоял и рассматривал красавицу.

– Идите! Иначе буду требовать отдельную спальню, – с угрозой произнесла девица.

Тогда он поклонился и молча пошел к двери. У него, старого солдата, кружилась голова от этой женщины.

– Стойте! – крикнула она.

Он остановился, повернулся к ней. Глядя в зеркало, а не на него, Хедвига проговорила твердо и без всякой снисходительности:

– Поменьше хромайте. Я не хочу, чтобы моего жениха считали калекой.

Волков еще раз поклонился.

Три дня поста и молитв, три дня. Да за всю свою жизнь солдат молился в десять раз меньше, чем за эти три дня. В основном он читал короткие молитвы перед схваткой или сражением, а сейчас их читал часами. Правда, молитвы эти были не самыми чистыми.

Всякий раз, когда он начинал молитву, его посещали мысли совсем не о Боге. В голову лезли размышления о лесе, который тянулся от Малой Рютте до реки, и о лугах, что идут вдоль дороги. Ему хотелось бы знать, сколько лугов залито водой и сколько хороших коней они смогут прокормить. А потом, машинально бубня молитвы, он думал о том, что до зимы нужно поставить покои. Он не хотел жить в замке барона с молодой женой. Да! Еще и жена! Как только он вспоминал о ней, весь настрой на молитву пропадал. Солдат закрывал глаза и буквально воочию видел ее, там, за ширмой. Ее обнаженные плечи, и руки, и ногу значительно выше колена. Он с удовольствием вспоминал, что она перестала обращаться к нему на «ты». И ее требование отдельной спальни говорило лишь о том, что девушка смирилась, что будет его женой.

Коннетабль вставал с колен и перед монахами, что молились с ним, он делал вид, что разболелась нога. Те понимали, сочувствовали. Потом он ходил из угла в угол, машинально бубня какую-нибудь молитву, и пытался гнать от себя девичий образ, но это было непросто. Даже в трапезной, жуя варенные без соли бобы и похожий на глину черный мужицкий хлеб, Волков то и дело вспоминал о ней, мечтал о ней.