Небо цвета стали

– И все же, несмотря ни на что, и в такой толпе нашлось несколько… и что делать с ними, не понимаю даже я. – В голосе Черного Капитана невозможно было услышать ничего, кроме настоящей обеспокоенности. – То есть, лейтенант лив-Даравит, имей я больше времени, мои Ублюдки превратили бы их в солдат высшей пробы, но теперь, когда в горах гибнут люди, к тому же еще и с гостями у меня на шее… Прошу сказать, отчего вы несете стражу вместе с собственным отрядом? – спросил он внезапно.

«Прошу». В их разговоре впервые раздалось «прошу». Впервые со времени, как Кеннет попал под командование Черного. Сперва серия комплиментов, а теперь – «прошу». «Похоже, мы покойники», – мелькнуло у лейтенанта в голове.

– Нас всего-то сорок, – ответил он, осторожно подбирая слова, лишь частично соответствующие правде. – Когда каждый человек на счету, командир не может занимать привилегированной позиции.

– Кроме того, командир не засыпает, пока его солдаты не найдут ночлега, первым встает, последним идет спать, не ест, пока его люди голодны, – и все такое прочее. Я знаю эти правила, лейтенант. Они не приняты в регулярной армии, но ни один офицер Стражи не станет их забывать, если хочет выйти со своими людьми в патруль и вернуться. – Бумаги зашелестели снова. – Однако вы расширили эти обычаи, вы стоите на страже, ходите в разведку, идете вперед, когда до́лжно оставаться сзади. С той поры, как вы приняли командование, Шестерки потеряли лишь несколько человек, и мне кажется, что вы стараетесь удержать это положение любой ценой. Даже рискуя собственной жизнью, когда следует рисковать жизнью солдат. Я прав?

Говоря честно, Кеннет никогда не думал об этом таким вот образом. Он выходил на разведку, лез в опасные места, становился в первых рядах, поскольку ему и в голову не приходило, что все может быть иначе. Считал себя стражником – и только-то.

– Я не слышу ответа.

Лейтенант наконец-то взглянул на командира, лишь в последний момент удержавшись, чтобы не дернуть плечами.

– Потому что я не знаю, что отвечать.

– Понимаю. И еще: у вас все же слишком мало людей, лейтенант. Честно говоря, я тоже полагаю, что четыре десятка – это не рота. Именно потому я решил дать вам новых людей. Приказ – здесь. – Кавер Монель помахал листком, который держал в руках. – Вы, лейтенант, принимаете командование над Конюхами. Тридцать четыре стражника. Удачи вам.

* * *

Утренние потягушки – очень личностный ритуал, словно, выполняя все эти движения, человек на миг становится жрецом, отдающим уважение Опекунше Снов. Проблема с Дагеной заключалась в том, что в такие моменты она была исключительно верующая и погруженная в ритуал жрица.

Кайлеан сперва чуть не вылетела из кровати, потом получила локтем в ребра, наконец что-то ударило ее в лицо. И все это под речитатив протяжного «у-у-у-у-у-ух».

– Погоди, – пробормотала она, пытаясь завернуться в одеяло. – Сейчас я найду саблю – тогда и поговорим.

– Ох, да ладно тебе, – донеслось из полумрака. – Мы начинаем еще один чудесный день. Сейчас заявится сюда тот проклятущий Крыс и станет нас учить. И поправлять, и заставлять запоминать множество ненужных вещей. Позволь своей княгине минутку слабости. У-у-у-ух, ну и сон у меня был!

В последней фразе таилась озорная, чуть мечтательная усмешка. Кайлеан, несмотря ни на что, ощутила любопытство.

– О нашем Крысе?

– Ну что ты? О… Впрочем, нет, не скажу.

– Погоди-ка, ты… проклятие, о, вон она. И вчера я ее хорошенько наточила, точно. Так о ком?

– Не скажу. А чтобы меня зарубить, тебе пришлось бы выползти из постели. Я себе это представляю.

И она была права, проклятущее проклятие. Каждое утро вылезать из-под одеяла становилось вызовом. Кайлеан привыкла к ночлегам в самых разных местах: в сараях, конюшнях, на голой земле – и полагала, что знает, как оно – высасывающий любую каплю тепла холод. Однако замок Кехлорен обучил ее новым вещам. Эти стены были стары, стояли без малого четыреста лет, и, пожалуй, ни разу за всю историю их не грели надлежащим образом.

Для девушек выбрали комнату в одной из внешних приземистых башен, где две стены столетиями ласкали ветер и дождь, и, вероятно, поэтому те переняли часть свойств обоих. Были стены почти все время ледяными и мокрыми, а в одном из углов влага, выступающая ночью, создавала маленькую лужу. Пол на ощупь напоминал замерзший пруд, а с потолка все норовила упасть за шиворот коварная капля. К тому же узкое окно выходило на север, и солнце никогда сюда не заглядывало, а единственным источником света служили несколько свечей и малая лампадка. Никакого камина, никакой печи, даже нет корзины с углями. «Плохая вентиляция», – пояснил Эккенхард, когда они попросили его о чем-то таком.

Через пару дней они всерьез прикидывали, не лучше ли им поселиться в подвале.

Дагена потянулась снова, опять заехав Кайлеан локтем под ребра. В комнате стояли две узкие кровати, но после первой же ночи девушки сдвинули их и спали вместе, делясь крохами тепла. Стало лучше, только вот утра из-за толчков и борьбы за оба одеяла неизменно раздражали.