– Из того, что я знаю, – начала она, осторожно подбирая слова, – Фургонщики и думать не думают оставаться в горах слишком надолго. Стада и табуны – это их богатство, а здесь нет места для выпаса.
– Я могу их купить.
– Я дочь купца, господин граф, и знаю: если разойдется весть, что верданно приходится продавать свой скот и лошадей, то цена обычной коровы с пяти оргов упадет до одного. Они пойдут по миру. Ну и, конечно, лошади, – она улыбнулась. – Они не откажутся их разводить, потому что это – как продавать своих детей. Они скорее перестанут жить в фургонах и осядут где-то навсегда.
– Но некоторые из их фургонов кажутся подготовленными и для этого.
– Боюсь, я не понимаю…
– Они везут кедровые и дубовые стволы, доски, бочки смолы, тысячи длинных гвоздей, плотницкий инструмент. Совершенно как если бы они были готовы встать в широком поле и выстроить там целый город.
Ой-ой, ой-ой-ой… Думай, девушка, думай!
– Я видела фургоны, груженные теми балками. – Наилучшая ложь – та, которая содержит больше всего правды. – И видела, как их используют, еще во время дороги Степями. Когда караван попадает на почву, преодолеть которую он не в силах, верданно строят из тех балок дорогу. Так делали, когда разлилась одна из речек и им пришлось преодолевать подмокшие пространства. Уложили стволы на землю, проехали и забрали их с собой. Сэкономили почти три дня дороги. Доски, смола и инструменты – для ремонта поврежденных фургонов, караван таких размеров потребляет порядком дерева.
Он мерил ее взглядом, внимательно, щуря глаза.
– Это умное объяснение, – процедил он. – Умное и логичное. И весьма рассудительное, – добавил тихо.
Пришло время оскорбиться. Она нахмурилась:
– Прошу прощения, господин граф, но я не понимаю. Я себе и представить не могу, чтобы верданно не вернулись в Степи. Для того, кто воспитывался на равнине, где ветер пролетает сотни миль, не встретив даже малейшей возвышенности, здешние горы… давят. Черные и серые каменные стены, которые хотят человека смять, расплющить, отбирают у зрения остроту, а у груди – дыхание. Нужно или здесь родиться, или быть безумцем, чтобы хотеть обитать в горах.
Резко, слишком резко для простой девицы.
– Сильные слова, девушка. – Ее собеседник во мгновение ока снова превратился в графа дер-Малег, аристократа в пятнадцатом поколении. Он выпрямился и словно бы несколько отдалился – и все, даже не сделав малейшего шага.
– Отец всегда повторял мне, что даже перед императором нужно говорить правду. А скорее, что именно перед императором и необходимо говорить правду.
– Дочь офицера, я чуть было не забыл, – кивнул он. – Ну хорошо, оставим это. Итак, ты полагаешь, что наши гости придавлены горами?
– Не полагаю, а знаю. Я была с ними, когда они въезжали в горы. Если бы не приказы вождей, большинство фургонов повернули бы через несколько миль. Верданно не созданы для гор, а горы не созданы для них. Ну и еще эти солдаты… Горная Стража… – Она состроила мрачную мину.
– Горная Стража?
– Ведут себя в долине так, словно их задание – следить за Фургонщиками. Заблокировали все дороги, запрещают выходить из лагерей даже за хворостом, совсем как если бы верданно были узниками. Это раздражает Фургонщиков. А это плохо, господин граф. В лагерях – много молодых, которым не по вкусу такие ограничения, а люди, жившие в Степях, не привыкли, чтобы их запирали. Кто-то может совершить глупость…
Она прервала себя, прикладывая ко рту ладошку как некто, кто оказался за шаг до того, чтобы выболтать страшную тайну. Миг-другой она боялась, что сделала это слишком театрально и что граф раскусит ее игру.
Глянула в его сторону и наткнулась на спокойный, расчетливый и внимательный взгляд. Всматривался он в нее так долго, что она сумела зарумяниться, и, пожалуй, это была именно та реакция, которой он ожидал.
– Фургонщики не любят Стражу? – спросил он тихо.
Она покачала головой.
– Ничего такого я не говорила, господин граф. Они просто не понимают, почему солдаты держат их в долине, словно в какой-то ловушке.
Он даже не моргнул.
– Я не знаю всех приказов из Меекхана, быть может, генерал Монель получил какие-то дополнительные поручения, но он в любом случае должен бдить. Стража – всего четыре тысячи людей, и, если верданно захотят силой прекратить свои обиды, он не сумеет их сдержать. Однако пока что никто не пострадал, верно?
– Ну… нет, господин граф.
– А значит, это всего лишь обычная чрезмерность, может, генерал не желает, чтобы что-то с кем-то случилось, поскольку в Олекадах не все относятся к Фургонщикам хорошо.
– Несмотря на императорские приказы?
Он тяжело вздохнул и послал ей снисходительную улыбку.