Небо цвета стали

Вот – вид с другого конца битвы и крюки, забрасываемые на борта. Несмотря на потери, кочевники разворачивают конец и разрывают линию фургонов.

Вот – бронированный клин, летящий в ту дыру, и Ана’ве, раз за разом стреляющая в сторону всадников.

Вот – линия щитов, опрокинутых на землю, на этот раз без притворства, и сотни всадников, получивших шанс на бегство.

Вот – звук флейт кочевников и серебряная волна всадников, отскакивающих от верданно.

Вот – вид куч трупов, человеческих и конских, заполоняющих внутренности защищаемого фургонами формирования.

Вот – просьба.

Равнодушный отказ.

Нет.

Ты должна смотреть.

* * *

– Следующей атаки они не выдержат.

Велергорф говорит это спокойным и равнодушным тоном. И только рука, опирающаяся на топор, явственно подрагивает.

– Хотел бы оказаться там?

– Я – здесь, господин лейтенант, и только это и важно. Не стану, как дурак, раздумывать, что было бы, если бы.

– Хотел бы и я так. Парни знают, что делать?

– Да.

Да.

Если все пойдет плохо – не дать взять себя живыми. Просто.

Кайлеан и Дагена стояли чуть в стороне и смотрели на поле боя. Лица у них были каменными, но Кеннет не дал себя обмануть.

– Вы до них не доберетесь. Но есть шанс, что бой не пройдет мимо нас.

Кайлеан взглянула на него, и лейтенант удивился, увидев, что глаза ее полны слез.

– Ты не понимаешь, лейтенант. – Усмешка девушки походила на открытую рану. – Спроси его, о чем поют духи?

Фенло Нур оперся о ближайшую повозку, и казалось, что он вот-вот сблюет.

– Едут, – простонал он.

К лагерю кочевников галопом приближались трое всадников под знаменем с черной птицей.

* * *

Верданно шли. Гигантский подвижный лагерь поднялся с земли и, оставляя за собой тысячи трупов, пер вперед. В его сторону.

Йавенир спокойно сидел в седле, а всякий, кто поглядел бы на него со стороны, увидел бы лишь легко кривящиеся губы и дикий блеск в глазах. Истинный Отец Войны, стальная воля, сокрушающая врагов Вольных Племен.

Ему пришлось стиснуть руки на луке седла, чтобы скрыть их дрожание. Где она? Где?! Он понял, что она покинула его на такое долгое время впервые за несколько последних лет. Чувствовал, как слабеет, как разум его застилает туман, первоначальный восторг битвы сменился чем-то вроде подернутого страхом удивления. Почему они продолжают идти? Любая другая армия в мире попыталась бы отступить к окопанному лагерю. Любая другая армия, испытавшая на собственной шкуре силу Наездников Бури, тряслась бы от одного звука бьющих в землю копыт. Но – не они. Они шли вперед, справа защищаемые меньшим квадратом пехоты, слева – колесницами, которые как раз меняли позицию.

Он скривился и сплюнул на землю, притягивая несколько пораженных взглядов. Неправильно осквернять плевком почву, в которую впиталась кровь героев. Их духи могут почувствовать себя оскорбленными.

Неважно. Он уже выслал приказ сахрендеям, пусть Аманев докажет, как сильно его люди презирают тварей-Фургонщиков. Тот приказ, отданный годы назад, был хорошим, потом хватило всего-то нескольких слов, чтобы его враги никогда не встали на битву вместе. А теперь пришло время закончить эту игру.

Он указал ладонью, Крылья Наездников Бури из первой и второй шеренги двинулись с места. Раздавят пехоту на правом фланге Фургонщиков, воткнутся клином в их центр и разорвут ряды армии. Ничто не удержит восемь тысяч бронированных всадников.

С другой стороны – там, где нынче едут колесницы, – ударят сахрендеи. Пусть их Волки покажут, заслуживают ли они свою славу.

Тыл атаковать не станут. Пусть у врага будет возможность бегства… Нет более прекрасного зрелища, нежели легкая кавалерия, преследующая врага.

* * *

Вот – плач и безголосая просьба.

Вот – стальной коготь, неподвижно лежащий на высоте ее сердца.

Вот – колебание брата, глаза его, кажется, и вправду светятся в темноте.

Вот – лагерь сахрендеев.

Вот – мужчина под красным бунчуком, который что-то говорит Амуреху Вомрейсу, после чего обнимает его и похлопывает по спине.

Вот – картина нескольких тысяч легковооруженных всадников, разворачивающихся и исчезающих между шатрами.

Вот – образ тяжелой конницы, ровняющей строй, шесть-семь тысяч Волков, стоящих стройными рядами. Вот – мысль: это мы, когда б сидели в седлах.

Вот – трое посланцев, над ними – стяг с черной птицей, вот – приказы, отданные крикливым и быстрым голосом.

Вот – кивок вождя Волков, который вынимает из петли у седла топор. Вот – взгляд, пробегающий по рядам, и огонь в тех глазах, что еще минуту назад наполняли слезы и безумие.

Вот – удар, нанесенный сверху, усиленный всем весом тела, и расседающийся, словно арбуз, шлем.

Вот – движение.

Волки едут в бой.

* * *

Кеннет – хотя, проклятие, не понимает уже ничего – щерится, смотрит на Велергорфа, когда гонцы Йавенира гибнут, а конница идет вперед. А девушки смеются и кричат. Обнимаются и плачут. Как с девушками и бывает.

* * *

Невольница появляется в миг, когда Наездники Бури ударяют в Фургонщиков.

– Мы должны бежать, господин.

Бежать? Сейчас? Когда победа в его руках? Когда щитоносцы выбиты, а пехота приняла в грудь острия копий? Когда сахрендеи пошли в атаку?