Небо цвета крови

Голос показался знакомым, Славик вгляделся – ну точно, Угрюм. Сразу и не признал – вместо привычной рыбацкой телогрейки единоличник напялил шикарный пиджак, уже лопнувший под мышкой и заляпанный спереди жирными пятнами.

Был здесь Угрюм за главного, или просто в большом авторитете, но в любом случае хватка разжалась, руки Славика почувствовали свободу.

Угрюм подошел, оглядел Славика с ног до головы, пробормотал задумчиво:

– Не поперся, значится, в рудовоз… Молодца, молодца…

И вдруг спросил резко, как выстрелил:

– Где дед?!

– Не знаю, – честно ответил Славик. – В курге где-то прячется.

– В курге, значится… курга большая, прятаться долго можно… – пробормотал Угрюм прежним тоном, словно и не было вопроса-выстрела.

Он подошел к столу, набулькал стакан, выпил. Продолжил:

– А мне сдается, что не в курге он, поближее чуток… Парамоша!

– Э-у? – невнятно откликнулся Парамоша, рот был набит закуской.

Славик узнал его – один из троицы, подходившей в день эвакуации к «Ласточке», стоявшей у причала. Высоченный, плечи покатые, ручищи длинные, кисти чуть ли не у колен болтаются… И рожа приметная, малоподвижная, – когда говорит, только губы шевелятся.

– А возьми-ка ты, Парамоша, кого потрезвее, и пошукайте его благородие с девчонкой по пустым халупам… Где-то рядом они, нутром чую, не послал бы старый пацана одного…

– Потрезвее… х-хе… – с большим сомнением протянул Парамоша. – Пошукаем, лады… Валить его сразу?

– Тебе б тока валить… Не стрелять ни в коем разе. Культурно растолкуй благородию – внук его, значится, у нас. И для разговора пригласи.

– А с девкой что?

– Что хочешь… Ты старого предоставь, а до девки мне дела мало.

– Х-хе… – сказал Парамоша, забрал одну керосинку и вышел.

Судьба подъесаула и Леры не встревожила Славика, – понятно же, что никого бандиты не найдут в пустых домах… Но тайна фальшивого дедушки оказалось не такой уж тайной. Угрюм ее знал, по крайней мере частично, – о князьях Игнатьевых он, похоже, не ведал.

– Ну вот и ладненько, – довольно произнес Угрюм и повернулся к Славику. – А ты подходи к столу, подкрепляйся. Не чинись, все свои кругом.

Есть хотелось люто. Но… Нельзя с ними. Неправильно… Нечего с бандитами и убийцами за одним столом награбленное да наворованное уплетать.

– Я не голодный, – соврал Славик, постаравшись, чтобы голос не дрогнул.

– Вольному воля… Тогда просто посиди, отдохни. Ты, я погляжу, парень-то прыткий, боевой… Не думаешь в армию нашу вступить? В партизанскую? За власть народную, значится, супротив паразитов бороться?

Славик народную власть представлял немного по-другому, но не стал спорить и задавать вопросы, промолчал. Угрюм, напротив, хлобыстнул еще стакан и стал разговорчив.

– Народ ведь это не шишки партийные с комисаришками, не-е-е… И не благородия с очкариками образованными да с мамзельками расфуфыренными… Народ – это мы. Кто своим трудом от земли, от моря, от курги кормится – и их всех кормит, паразитов. Смекаешь? Прыщ какой-нить из парткома тот же паразит, что и помещик. Ничего не делают, а пьют в три горла и жрут от пуза. А мы их, паразитов, – к ногтю!

Он вновь приложился к стакану и продолжил излагать политическую программу борцов за народную власть: долго вещал про возвращение награбленного паразитами, про то, что все города – гнойники, язвы, и надо их выжигать каленым железом, а городских паразитов к земле поближе, чтобы сами свой хлебушек растили, а не у народа норовили изо рта вырвать… И другие планеты, Умзалу закабалившие, все соки из нее тянущие, – тоже паразиты. Умзала и без них проживет, а вот они без нее пусть попробуют перебиться. И Союз коммунячий, и благородия имперские, – сами пусть живут, сюда пусть не суются. Потому как теперь, когда народ трудовой за оружие взялся и в армию сбиваться начал, от Умзалы все они лишь одно получат – два метра землицы. Пусть лежат в ней, удобряют, хоть какая-то от паразитов полезность будет.

Подручные Угрюма слушали внимательно, не перебивали (не забывая, впрочем, наливать и закусывать). И Славик слушал, а что ему еще оставалась делать?

Закончил Угрюм неожиданно:

– Да тока не срастается тебе, паря, за дело народное воевать… От Парамоши ни слуху, ни духу… Не иначе благородие и впрямь в курге остался. Придется его выманивать… А приманкой ты, паря, станешь. Будем от тебя на площади по кусочку резать: то ухо, то палец. И по трансляции, значится, твои вопли на всю округу передавать. Заявится старый, не выдержит…

Славик ему поверил сразу: не на испуг берет, что сказал, то и сделает. Для того Угрюм, наверное, и приладил два распятия у дверей своего штаба, чтобы все и сразу ему верили… Чтобы понимали: шутки кончились.

– Да ты погодь лицом бледнеть, погодь, может еще сыщет его Парамоша.

Но Славик хорошо понимал, в какую ловушку угодил. Парамоша никого не найдет и не приведет, а Угрюм как сказал, так и поступит, за ним не заржавеет. И никто не спасет. Спасаться надо самому.

– Не будет по-твоему! – сказал он громко и скрестил руки на груди.