Небо и земля

Зелда принесла со двора большую корзину, и вдвоем со свекровью они начали укладывать белье. Зелда невзначай поглядела в окно — и обмерла. На улице стоял почтальон Рахмиэл.

Она тут же все бросила и, как была, непричесанная, с непокрытой головой, выбежала на улицу. Старый Рахмиэл, принесший сегодня почту в последний раз, стоял среди колхозниц и раздавал письма. Зелда подбежала и стала в стороне, боясь спросить, нет ли письмеца и для нее. Но старый Рахмиэл, взглянув поверх сдвинувшихся на кончик носа очков, тотчас заметил Зелду и, порывшись в своей сумке, протянул ей с довольным видом треугольничек. Зелда трясущимися руками схватила его, развернула и посмотрела на число. Письмо было написано 23 сентября. Только тогда, отойдя на несколько шагов, она начала читать, быстро пробегая глазами неровные строчки:

«Дорогая моя Зелда и милые детки, Шмуэлке, Эстерка, Тайбеле и Шолемке! И мама, дай ей бог здоровья! Спешу написать вам пока хоть несколько слов. Пишу на платформе, стоя, через несколько минут уходит эшелон. Только что передал привет и посылочку для вас, то, что было при себе. Ешьте на здоровье. Как приеду на место, сразу сообщу свой адрес. Целую вас всех вместе и каждого в отдельности много, много раз. Ваш Шефтл».

От волнения Зелда не сразу поняла все, что было написано в письме. Довольно было одного.

«Лишь бы жив… — Лишь бы здоров…» — шептала она.

— Письмо от Шефтла! — крикнула Зелда, едва переступив порог.

— Ну-ка покажи! — встрепенулась свекровь. — Да ты прочти, прочти… Что он пишет?

Зелда присела на краешек кушетки, где громоздилась куча белья, и начала читать письмо во второй раз. Снова взглянула на число и задумалась: прошло уже одиннадцать дней…

— Ну чего ты остановилась? — нетерпеливо спросила свекровь. — Читай дальше!

— Это все, — тихо ответила Зелда.

— Все? Так ведь он пишет, что послал посылку. С кем послал? Посмотри, может, ты пропустила?

— Нет, я ничего не пропустила.

— Как же это? Почему он не пишет, с кем отправил посылку?

— Торопился и, видно, забыл.

— Как можно забыть такое? — кипятилась старуха. — Поди теперь угадай, с кем он послал и что он послал… Посылает и не пишет, через кого…

Зелда досадливо повела плечом. Ее заботило совсем другое. Прошло уже одиннадцать дней, кто знает, что случилось за это время? И как будет дальше? Писать он станет сюда, — значит, письма его пропадут. Как же быть, как ей жить без его писем? И ему она не знает, куда писать, он не будет даже знать, где они и что с ними…

— Надо же, не написал, с кем посылает, — ворчала старуха. — Прямо хоть плачь…

Зелда вышла во двор посмотреть, где дети.

Было уже темно. За ставком догорали остатки хозяйственных строений, в воздухе пахло гарью. Как и прошлой ночью, с Мариупольского шляха доносились частые тревожные гудки машин и тяжелый, неумолкающий грохот колес.

Глава седьмая

Этой ночью Зелда, как и все бурьяновцы, не прилегла, не присела. Задернув в доме занавески, всю ночь готовилась в путь. Коптящая керосиновая лампа, от которой уже давно отвыкли, слабо освещала вещи, разбросанные по столам, табуреткам, кушетке, по полу. Купленная к майским праздникам широкая никелированная кровать и детские кроватки, одна меньше другой, были тесно составлены вместе, а вся постель — перины, одеяла, подушки — увязана в узлы и сложена в углу около двери. На этих узлах вповалку, одетые и неумытые, спали усталые дети. Только поздно ночью Зелде удалось уложить их. Вся мебель была передвинута, стол со стульями и кушетка поменялись местами, коричневый шкаф стоял посреди комнаты с открытыми дверцами; в комоде были выдвинуты ящики. Убрали вышитые салфетки, сняли грамоты и фотографии со стен, и там, где они висели, теперь белели пятна и торчали ржавые гвоздики. От этого беспорядка в доме, от неряшливого, беспризорного вида детей, спавших на узлах в одежде, а главное, от мысли, что вот приходится уезжать, не дождавшись письма от Шефтла с новым адресом, у Зелды сердце кровью обливалось. Но она крепилась изо всех сил, не хотела выдавать себя перед свекровью, которая и так все время охала и причитала. Еле двигая слабыми, высохшими ногами, старуха бродила по дому, собирала то, что еще осталось: бельевой валик, тяпку, ступку и кухонную доску, подсвечники, которые ей еще к свадьбе подарили, тяжелый медный ковшик, привезенный покойным мужем с ярмарки, когда родился Шефтл… Ей дорога была каждая вещичка в доме, каждая о чем-то напоминала, была частью жизни, частью ее самой. С этими вещами, чувствовала старуха, она еще что-то значит, а без них? Что она без них? С полки, висевшей на стене боковушки, она кряхтя сняла старые запыленные молитвенники, что лежали там с дедовских времен, вытащила из чулана ухват и кочергу, собрала все горшки и крынки.

— Куда вы все это тащите? Мы самое нужное и то не можем взять. — устало произнесла Зелда.

У нее уже не было сил препираться со свекровью. Обвязав бечевкой сверток с едой, она опустилась на узлы рядом с детьми, на минутку закрыла глаза…