Небесное притяжение

Не могу утверждать, попадалось ли Мясищеву на глаза это высказывание его любимого Достоевского. Скорее всего, нет. Но и его душу в зрелые годы грели воспоминания: о ледоходе, впервые увиденном на Красивой Мечи — дивном зрелище колющихся с оглушительным треском и наползающих друг на друга льдин, о воскресных выездах с самоваром в дубраву… Были и воспоминания, вызывавшие покалывание и обмирание в груди, хотя столько лет прошло. Однажды попал в глубокую яму, быстрого спасения ждать было неоткуда. Впервые ощутил ужас и беззащитность. Или пожар в тульском доме, где родители снимали квартиру. Случился он зимой, ночью. Володя не растерялся и вывел на улицу братьев.

Память детства была и веселой, и грустной, и щемящей, но больше такой, какую всеми силами хотелось выбросить из сердца. Не удавалось. Ни тогда, пи после, когда стал взрослым. Память эта — о матери. За всю жизнь но было у него столь горестно любимого человека. Отца — милого, безвольного, не очень удачливого в делах — Владимир Михайлович почтительно называл на «вы», вплоть до самого последнего дня жизни Михаила Михайловича. Мать он обожал, но так и не простил ей шага, повлекшего к распаду семьи, стоившего ему потаенных слез, одиночества и отчаяния.

…В домашнем кабинете авиаконструктора, где все сохранено, как при его жизни, невольно обращаешь внимание на портрет родителей. Небольшая фотография отца — на письменном, крытом зеленым сукном столе, увеличенная фотография матери — на стене рядом с входной дверью.

Михаил Михайлович с щеголеватыми усами напоминает флоберовского или, скорее, мопассановского героя — вальяжного и легкомысленного. Янина Евгеньевна с первого взгляда привораживает. Пышно взбитые волосы, ясные глаза, ложбинка, тянущаяся от носа к чувственным губам, высокая открытая шея, полные покатые плечи… Истинно польская красота — гордая, решительная, не знающая преград. Можно понять купеческого сына, потерявшего благоразумие и ринувшегося за семнадцатилетней аптекарской дочерью очертя голову.

Вероятно, прозвучит парадоксально, но, думаю, родители Володи по-настоящему не любили друг друга. Бегство из Ефремова, погоня, «подпольное» венчание — приключенческая история, как выяснилось с течением лет, оказалась данью скоротечному чувству, охватившему купеческого сына и гимназистку. Дети не связали Михаила Михайловича и Янину Евгеньевну прочным союзом.

Живя в Туле, мать Володи познакомилась с видным чиновником Толпыго. Имя Толпыго окружала некая тайна. Поговаривали, что он оказался в Туле не по своей воле, а за громкую дуэль. Янина Евгеньевна увлеклась им. Будучи женщиной в высшей степени решительной, она развелась с мужем и стала женой Толпыго. Дети формально остались у Михаила Михайловича, хотя большую часть времени проводили у матери.

Сказав «дети», хочу тут же оговориться. Володя в их число не входил. Он не бывал в новом доме матери. Мысли о горячо любимой матери были сопряжены для него с постоянными терзаниями. Он не хотел видеть ее и в то же время страстно желал, чтобы свидание каким-то образом произошло.

Новый муж Янины Евгеньевны оказался человеком порядочным и добрым. Он купил в нескольких верстах от Ефремова имение, где супруги проводили лето. Туда отправляли и младших братьев Володи. Сколько ни зазывала мать старшего сына, он ни разу не воспользовался ее приглашением.

Обычно летним воскресеньем у дома Мясищевых останавливался экипаж и кучер сообщал, что «пани Дудкевич просит сына Володю пожаловать к ней в гости». На это следовал неизменный ответ: «Передайте пани Дудкевич, что у нее нет сына Володи». Сказав это, Володя убегал, бросался на диван и втихомолку плакал.

Едва экипаж скрывался в облаке пыли, он бежал следом и через час-полтора с выскакивающим из груди сердцем останавливался у большого придорожного дерева, откуда хорошо была видна усадьба Толпыго. Отдышавшись, он залезал на дерево и, не замечаемый никем, во все глаза следил за происходившим в доме и на открытой веранде. Вот мама в белом платье с оборками вышла погулять по саду с детьми Юрой и Евгением (братьев Володя всегда называл детьми). Вот они садятся пить чай. Вот она беззаботно хохочет над какой-то шуткой мужа… Уже к вечеру Володя слезал с дерева и, голодный, подавленный, брел домой. Так повторялось много раз. Однажды его выследили и сделали неуклюжую попытку поймать. Володя несся по проселку, не чуя под собой ног, мечтая лишь об одном — чтобы его догнали.

Однажды зимой в Ефремов, куда перебрались Мясищевы, пришла телеграмма на имя Володи с сообщением о внезапной тяжелой болезни Янины Евгеньевны. Володя немедля выехал в Тулу. На квартире Толпыго он очутился поздно ночью, к матери его не пустили, уложили спать. Утром его разбудил материнский поцелуй. Телеграмма была вымышленной. Мать пошла на хитрость потому, что не могла переносить столь долгую разлуку с первенцем. Пришел и ее муж, тихо сел у Володиной кровати, погладил его по волосам: «Ты не верь, если говорят, что я злой. Я очень люблю твою мать и тебя. Оставайся у нас». Володе запомнились светлые, печальные глаза Толпыго.