Небесное испытание

Ладно, пускай думает, что получил над ней власть. В середине лета Ицхаль, уже потерявшая всякую надежду, получила известие, от которого все в ней перевернулось. Элира нашла его! Живого! Ее сын действительно жив, и это не было ошибкой, ночным мороком или болезненной фантазией сновидицы – у многих из них сбывались далеко не все сновидения. Ей также с величайшими предосторожностями все же удалось передать через настоятельницу степного монастыря известие для нее – не покидать степей, следовать за Илуге и охранять его. По крайней мере до того момента, пока она не разберется с Горхоном, который преследовал ее.

С некоторых пор она тщательно контролировала себя, свои мысли. Особенно тщательно, если это касалось ее брата или Горхона. До недавнего времени она бы яростно призывала все несчастья на их головы. Но не теперь, после того, что ей сказала Мха Грома.

Сначала Ицхаль попросту не поверила старухе. Потом – поверила. Еще потом, после того, как она вернулась и ее жизнь вошла в обычную колею, все произошедшее ей показалось сказкой, рассказанной на ночь. Однако следом пришли воспоминания о сотнях совпадений. Об окне, закрывавшемся в тот момент, когда ей этого хотелось. О том, что у нее всегда был дар находить потерянные вещи. И еще… о многом.

Но если она – Ярлунга, та, чьи желания сбываются, – достаточно ли этого, чтобы захотеть и стать счастливой? Будь осторожна в своих желаниях… Теперь она даже старалась не думать о них. Кроме одного. Желания увидеть сына.

Однако происходящее сейчас задавало ей новую загадку: она могла поклясться, что никак не хотела становиться любовницей Горхона. И все-таки стала ею. Это ставило ее в тупик. А еще больше Ицхаль боялась захотеть оставаться его любовницей.

Пальцы Горхона уверенно легли ей на плечи, неспешно прошлись по волосам.

– Я бы предпочел, чтобы ты не искала во мне врага, Ицхаль Тумгор, – вкрадчиво сказал он. – Подумай лучше, сколь многого мы могли бы добиться вместе…

– Я не представляю, зачем я тебе вдруг понадобилась. – Ицхаль резко обернулась. – Я не участвую в интригах и далека от княжеского трона. Брат ненавидит меня. Мой сын, если он жив, не сможет наследовать, а потому для тебя неинтересен.

Горхон расхохотался.

– Ты повторяешься, княжна. Неужели ты не можешь хотя бы предположить, что меня заинтересовала ты сама. Без всякого… обрамления.

– Не могу, – отрезала Ицхаль, гневно сдвигая брови.

Жрец прижал ее к себе, его голос теперь звучал у самого ее уха.

– Жаль. Так было бы намного… приятнее.

«О Падме, что я наделала!»

Ну, вот она и замужем. После «чайной церемонии», «обряда преломления лепешек» и «проводов невесты» она теперь официально признана в качестве супруги господина Гань Хэ, судьи Дома Приказов из благородного рода Западных Лянов. Ы-ни рассеянно посмотрела на проплывающие в потайном окошке ее повозки пейзажи. Начало осени – прекрасная пора, лучшее время для поэзии и безответной влюбленности. Раньше она всегда любила это время. Но сейчас… сейчас все было каким-то очень странным.

Начать с того, что свадебные торжества, которые в иных случаях длились не меньше месяца, были поспешно и неуважительно свернуты, немало озадачив (но и не слишком огорчив) господина Хаги. Не успели «проводы невесты», по традиции сопровождавшиеся трехдневными празднествами – в доме невесты, в доме жениха (который заменил Дом Приемов) и уличным шествием для всех желающих, – завершиться, как судья Гань Хэ отдал приказ об их отбытии в столицу. Собственно говоря, он объяснил это тем, что не может себе позволить затягивать свой доклад в Доме Приказов, и это было действительно причиной уважительной и серьезной.

Однако судья мог бы вернуться в столицу, если так уж спешил, и послать за ней позже. Это можно было бы объяснить его нетерпением соединиться с молодой женой. Но до сего дня судья Гань Хэ даже пальцем не прикоснулся к своей молодой супруге. Об этом Ы-ни ни одной живой душе не сказала ни словечка. Известно ведь, сколько острых шуточек приходится выслушивать новобрачным, и ей просто никак нельзя было признаться, что она до сих пор остается девственницей.

Все это ее озадачивало, если не сказать больше. Однако Ы-ни успокаивала себя тем, что ее муж, вероятно, очень важный человек и, возможно, щадит ее чувства, желая доставить ей наслаждение. Это было, конечно, не столь важно для нее, однако Ы-ни испытывала к судье невольную благодарность.

Она внимательно разглядывала его из-под алой шелковой фаты, когда жрец проводил церемонию. Следует сказать, что, когда он поцеловал его, ей вдруг стало очень, очень страшно – что-то пустое и темное промелькнуло в его глазах, а потом он опять стал внимательным и взволнованным, как и полагается влюбленному жениху.