Небесное испытание

«Они – падальщики», – в бессильном ужасе думал Илуге и удивлялся, как он может думать, если он мертв. Грифы спускались все ниже, пока два из них не сели прямо рядом с ним. Илуге ничего не чувствовал – ни боли, ни ужаса, – только безмерное изумление, когда птицы разорвали его на куски. А потом, когда они сорвали с него плоть, оказавшуюся ненужной и тяжелой, он почувствовал, что может взлететь, что сам превратился в грифа, и теперь все небо принадлежит ему…

Чья-то рука потрясла его за плечо. Онхотой. Рассвет еще не наступил, когда они вышли из юрты по поскрипывающему снегу, направляясь к шаманской юрте. Онхотой был серьезен и напряжен. По усталым складкам у его губ Илуге догадался, что несколько предыдущих ночей он провел без сна.

Юрта была полна запахов, какие остаются после камланий – резкий запах сгоревших костей, трав, чего-то кислого. Изнутри стены покрывали звериные маски, смотревшие пустыми дырами на месте глаз неуютно и грозно. Одиннадцать шаманов, вводя каждый своего испытуемого, снимали с него всю одежду и усаживались по краям юрты. Руки Онхотоя уложили его головой к огню. Все молчали.

Наконец неровно задребезжали колокольцы на посохе Заарин Боо. Руки Онхотоя поднесли Илуге к губам чашу с дымящимся напитком. Вкус был горький, грибной.

К колокольцам прибавился звук бубна, а через какое-то время – старчески хриплый голос. Потом еще один, еще… Шаманы один за другим вступали в песнь, подхватывая ритм своими бубнами, рассыпая его на каскады неритмичных звуков – и собирая снова. Илуге почувствовал, что его зрение распадается вместе с этими звуками, перед глазами поплыли пятна. Он откинул голову, задыхаясь и стараясь глядеть прямо вверх, где фантастические полузвери-полулюди, казалось, улыбаются ему с потолка. Потом они ожили, сплетаясь вокруг него во все убыстряющийся хоровод.

Сквозь рокот бубнов пробился длинный хрустальный звук, ударивший по обнаженным нервам. Скользнув вместе с ним в темноту, Илуге оказался под небом Эрлика. Низкое черно-красное небо с железными гвоздями звезд почти касалось его головы, откуда-то дул горячий ветер, какой дует из раскаленного горна. Куда идти? Где искать искомое?

Илуге сделал шаг, потом другой. Теперь перед ним лежала только одна тень, и отсутствие второй ощущалось, будто дыра на месте камня в драгоценном кольце. Илуге невольно подумал о том, в каких мрачных глубинах этого мира бродит сейчас душа Орхоя Великого, подарившего ему жизнь ценой собственного небытия под всеми небесами. Уна – неотвратимость – двигала ими.

На этот раз под небом Эрлика не было ни моста, ни пропасти. Река слез шумела где-то совсем близко, и Илуге скорее машинально подошел к ней. Река текла между красных сухих берегов, не оставляя ни грязи, ни влаги, – черный маслянистый поток, не нарушаемый всплесками резвящихся рыб и игрой воды на перекатах. Илуге подошел ближе и почувствовал печаль, море печали, поднимавшегося от воды, словно неощутимый запах. Его сердце сжалось. Казалось, все страдание, которое он пережил, вернулось снова и обрушилось на него. Отчего в жизни столько боли? Отчего она так невыносима и кто делает ее такой невыносимой? Илуге забыл, куда и зачем он шел. Не было ничего важнее ответа на этот вопрос, и он сел, окунув пальцы в темную воду.

Круги по воде от его пальцев разбежались, всколыхнув гладкую поверхность реки. Вода – он знал, что на вкус она горько-соленая – мягко обтекла его пальцы, завораживающий холод потек вверх. Должно быть, так замерзают в степи насмерть, Илуге доводилось слышать, что людей охватывает такое вот сонное безразличие, такая же непостижимая, нескончаемая усталость.

По воде прошла рябь, и Илуге увидел идущую к нему женщину. Черные одежды стекали с ее тела, будто вода, и без плеска стелились по столь же темной воде. Черные волосы, обрезанные с одной стороны лица, падали до колен с другой. Черные глаза, блестящие, будто обсидиан, смотрели на него с таким понимающим страданием, что у него против воли слезы навернулись на глаза.

– Здравствуй, Айсет-Вестница! – прошептал он, узнав ее.

– Здравствуй, человек, сосуд печали, – прошелестел в ответ голос. – Ты ведь знаешь, кто я и кому дано видеть меня. Зачем ты по своей воле пришел ко мне?

– Мне нужен волос с твоей головы, о Старшая Дочь, – сказал Илуге, стараясь подавить струящиеся сквозь него волны печали. – Для Тэнгэрин Утха, Небесного Испытания.

– Знаешь ли ты, человек, отчего я живу в Реке Слез, и отчего меня еще называют Хранительницей Печали? – спросила Айсет-Вестница, и ее лицо осветилось слабой, болезненной и невыразимо прекрасной улыбкой. – Ответь мне на этот вопрос, и я поверю, что ты достаточно мудр, чтобы принять мой дар и то, что он принесет.

Илуге думал долго. Она не торопила, стоя перед ним, и ее черные одежды слабо шевелил невидимый ветер.

– Я думаю, ты печальна оттого, – сказал он, силясь совладать с голосом, – что тебе назначено извещать людей о смерти и страдании, – наконец сказал он.

– И это тоже, – кивнула Страшая Дочь. – Но не это – главное.