Не знает заката

Гелла выставила вперед обе ладони. Пальцы ее напряглись, согнулись. Кончики их подрагивая, словно ощупывая упругую сферу.

Вдруг между ними вспыхнул белесый дым.

Цепь беззвучно распалась.

Медленно, точно открывая путь в неизвестность, створки разошлись, взбороздив землю. Стала видна уходящая в никуда широкая, присыпанная песком аллея.

Смыкались над ней черные листья.

Мерцали статуи, поднятые на постаментах.

– Только не смотри им в лицо!..

– Кому? – спросил я.

– Никому не смотри… Тогда они нас не увидят…

Гелла, как тень, заскользила посередине аллеи. Она будто не шла – плыла над землей, едва касаясь ее краешками ступней. У меня же, напротив, при каждом шаге скрипел под ногами песок. Даже не скрипел, а как-то слабо постанывал.

Более – ни звука, ни дуновения.

Словно мы находились по ту сторону жизни.

– Сюда!.. – приказала Гелла, сдаваясь налево.

Мне показалось, что статуя, возвышающаяся над купами мертвых кустов, поворачивается нам вслед.

– Только не смотри, не смотри!..

На Гелле было странное одеяние: газовая, почти прозрачная ткань, стекающая с плеч как туника. Складки ее чуть-чуть развевались. На ногах – сандалии, поднимающие плетеные кожаные ремешки почти до колен.

– Я сплю? – спросил я.

– С чего ты взял? – Гелла, остановившись вглядывалась в темноту. Кажется, она не могла решить, куда двигаться дальше. – Может быть, наоборот, это раньше ты спал, а теперь – проснулся…

– Не могу отличить сон от яви…

– И не надо их отличать, – сквозь зубы сказала Гелла. – Все равно для вечности разницы между ними нет, между прошлым и настоящим, между выдуманным и подлинным. Все одинаково. И то, и другое – реальность…

– Где мы? – спросил я.

– Мы – там, где время превращается в вечность, но при этом по-прежнему остается временем, изменчивым и текучим…

Ладонь, которой она сжимала мое запястье, явственно обжигала. Но не огнем, скорее – ослепительным холодом. Или – огнем и холодом одновременно.

Я вдруг увидел среди травы множество белых кувшинчиков.

Они поднимали головы.

– Это – асфодели, цветы забвения…

И в это мгновение статуя, нависающая над нами, действительно повернулась. Ее мраморная рука вытянулась в мою сторону.

Будто намеревалась схватить.

– Не смотри на нее!..

Предупреждение опоздало. Инстинктивно отпрянув, я увидел во мраке бледное, будто из сыра, лицо, толстые губы, выпученные глаза – как две страшных сливы.

Все это сминалось в гримасе ярости.

И сейчас же кусты впереди нас ощутимо дрогнули, листва их затрепетала, и оттуда, из мрака небытия, шагнула на песок дорожки фигура, одетая в складчатый, колеблющийся балахон. Я успел заметить под капюшоном – пустые глазницы, костный оскал челюстей, выставивших мертвые зубы.

Фигура подняла руки, и материя балахона заструилась, как дым, стекающий от фаланг до острых локтей.

– Вернись, потерянная душа… – Голос был точно шелест, идущий со всех сторон. – Остановись, пока ты не расточилась во времени…

Гелла выступила вперед и тоже подняла вверх ладони.

Так же заструилась газовая накидка.

– Прочь с дороги, Каледон!.. Я не отступлю… Ты меня знаешь…

– Ты тоже меня знаешь, царица… Я – страж двух миров… Я лишь выполняю свой долг…

Тогда Гелла повела ладонями в сером воздухе, раздвинула их широко, снова сомкнула, и одновременно фигура ее сместилась вправо и влево, качнувшись наподобие маятника.

Каледон повторил движения, будто в зеркале.

– Царица!..

– Уйди с дороги!..

Со стороны казалось, что они танцуют некий согласованный танец – перемещаясь на цыпочках, подскакивая, кланяясь и распрямляясь. Руки их непрерывно двигались, выписывая замысловатую графику, а напряженные пальцы подергивались, точно соединенные между собой волшебными ниточками. Развевался черный балахон Каледона, вздымались и опадали газовые складки туники. Не знаю, сколько это продолжалось. Может быть, секунд тридцать, а может быть, четверо суток. Времени больше не существовало. У меня плыла голова, и в висках был шум сталкивающихся тысячелетий. Я ничего не соображал. И, наверное, потому пропустил момент, когда Каледон сделал ошибку. Впрочем, что это была за ошибка, я тоже не знаю. Я лишь увидел, как на ладонях у Геллы вспыхнул уже знакомый мне сияющий дым – устремился струйкой вперед и, как змея, ужалил Каледона в середину груди.

И все кончилось.

Каледон сразу застыл, точно окостенев. Из-под одежды его, из черных глазниц, из костей носа, из-за сжатых зубов потек тот же дым, на глазах приобретающий синеватый оттенок. Вдруг вспыхнуло неяркое пламя. Каледон вздрогнул и как-то просел, осыпавшись пыльными ручейками. На песке осталась кучка белого пепла. Дохнул ветер, и она взлетела во тьму. Слабый, почти неслышимый стон прокатился по саду. На мгновение зашумела листва. Как струна, загудел серый воздух.

– У Себта одним слугой стало меньше… – сказала Гелла. – Быстрее!.. Быстрее!.. Теперь они знают – где мы находимся…

Вдруг низко над кронами, почти касаясь ветвей, зажглась яркая переливчатая звезда.

Свет ее пронзил сердце.

– Нам – туда!..