Не знает заката

Находился он в другой половине комнаты – за опрокинутыми торшером и креслом, которые образовывали что-то похожее на баррикаду, слева от платяного шкафа, в простенке меж ним и открытой внутрь дверью. Это, вероятно, было самое темное место в квартире, и потому земляную, притаившуюся фигуру можно было принять за сгущение тени. Однако стоило Голему шевельнуться, как проступили его нечеловеческие очертания. Он был кошмарно грузный, просевший, наверное, под собственной тяжестью, невысокого роста, но очень мощного, звериного телосложения: толстый короткий торс, толстые, как у медведя, загребущие лапы, круглые тумбы ног, опирающиеся на грязевые лепешки. Тело его влажно поблескивало, когда он поворачивался, из комковатой земли торчали щепочки, проволока, мякоть желтой бумаги, какие-то корешки, какие-то не сломанные травинки. Все это – в наплывах медленно стекающей грязи. Часть головы у него была тряпичная, образованная волокончатой мешковиной, а два уха, прилепленных вкривь и вкось, походили на детские пирожки – такие же кривоватые, разной величины, со вдавлениями неловких пальцев.

Он повернулся ко мне, мутной зеленью блеснули глаза из бутылочного стекла.

Значит, гибели под дождем Голем все-таки избежал.

Ноги у меня стали ватные. Я не мог оторвать их от пола, и до меня вдруг дошло, почему, несмотря на всю неуклюжесть киношных монстров, человек не может от них убежать. Вроде бы и передвигаются они чуть быстрей черепахи, и замахиваются так, что вполне можно успеть увернуться. И все равно с роковой неизбежностью настигают жертву. А вот именно потому. Я отчетливо ощутил, что если кинусь сейчас бежать, то, даже напрягая все силы, буду двигаться, словно преодолевая вязкое тесто. Страх – не страх, ужас – не ужас, что-то такое, сковывающее собою суставы: обессиливающая темнота, древние жестокие чары, дотянувшиеся до нашего времени. Беги – не беги, от судьбы не уйдешь. Мне это и в голову не приходило. Я лишь противно дрожал, точно пораженный безумием, и, забывая дышать, смотрел, как Голем выкарабкивается из-за баррикады кресла с торшером: как он, подняв толстую ногу, переступает через металлические держатели, как пружинит его стопа, вминающая в паркет липкую грязь, как он неуклюже выдирает вторую ногу и утверждает ее на деревянных плашках… Вот он уже полностью освободился, оставив нагромождения мебели позади, встряхнулся, как пес – шваркнули по обоям увесистые жирные капли, пошатнулся, мазнул локтем по стене, а затем поймал равновесие и тяжело шагнул в мою сторону.

Блеск бутылочных глаз завораживал. В нем была притягательность бездны, ужаса, вздымающегося из-под земли. Ему ничто не могло противостоять. И опять-таки уже значительно позже, собрав из чистого любопытства кое-какие сведения о големах, я вдруг понял, как мне тогда повезло. Убив Бориса, который оказался в квартире вместо меня, Голем тем самым исполнил свое земное предназначение. Он сделал то, ради чего был вызван к жизни: иссяк его смысл, ослабла магия, поддерживающая его существование. Конечно, он еще имел достаточно сил, чтобы убить и меня. И если бы я попытался бежать, так, скорее всего, и случилось бы. То есть, интуитивно я выбрал самую правильную линию поведения. Однако, это стало понятным действительно позже. Тогда же я, разумеется, ни о чем подобном даже не помышлял. Как, впрочем, не помнил и совета Авдея, рекомендовавшего поступить именно так. Я в тот момент вообще ни о чем не думал. Я лишь, не отрываясь, смотрел, в зеленовато-тусклые омертвляющие просверки глаз, в гипнотическое беспамятство, которое застилало всю комнату. Это получилось само собой. Откуда-то это пришло. Откуда-то из того же древнего знания, которое всегда есть в человеке.

И, как выяснилось, это было самое лучшее. Голова у меня разламывалась, будто в ней прорастало что-то чужое, паутинки нервов вибрировали, лопались брызгами боли, глаза, стиснутые в орбитах, омывались слезами. Казалось, еще мгновение, и я потеряю сознание. И вместе с тем, плохо было не только мне. Сквозь зеленоватый туман, окутывавший квартиру, я увидел, как Голем, шагнувший вперед, вдруг просел, словно проваливаясь сквозь паркет, опять неуклюже шагнул и опять просел, качнувшись из стороны в сторону.

На самом деле он никуда не проваливался. Просто грязевые голени у него расползались, делая ноги короче. Расплывалась вокруг ступней черная жижа. С бедер и с комковатого туловища отваливались земляные пласты. Плечи становились покатыми, оплывая, как стеарин, а по сминающейся груди ползли вязкие смоляные капли.

У него еще хватилось сил поднять руки с растопыренными обрубками пальцев, из них когтями торчали щепки, осколки стекла, рвань железа, до меня оставались какие-то жалкие сантиметры, но тут оба его запястья, лопнули, покрылись разрывами, а на неровностях торса появились глубокие трещины.

Надломились поясница, колени. Голем, резко просев, распался на кучу неприятной земли. Там, внутри еще что-то дернулось, отвратительно чмокнуло, будто жалуясь, потом вздулся и лопнул пузырь, выбросив облачко пара.

Меня вновь окатил удушливый смрад.