Не злите добрую колдунью!

Наконец двустворчатые двери распахнулись, открыв взгляду огромный светлый зал со знаком ковена Истванов, выложенным на мраморном полу. На сводах перетекали фрески, отчего казалось, будто потолок над головой отъезжает. Бабка Розалинда утверждала, что художник изобразил сцены из летописей рода, но, по-моему, он намалевал что бог на душу положил.

Отец восседал на широкой деревянной скамье с высокой резной спинкой и сиденьем алого цвета. В общем, исключительно пафосно, как и должно пресветлому. По обе стороны, образуя коридор, который не иначе как «коридором слез и позора» я никогда не называла, стояли столы. Их занимали помощники, смотрители и даже замковый счетовод. Когда-то один из этих столов принадлежал мне. Самый первый в ряду, справа от отца. Сейчас это почетное место отдали кузену Вардену.

Мимо нас прошагал расстроенный проситель. Видимо, не добился того, чего хотел. Полагаю, сегодня пресветлый мучился дурным настроением.

– Светлая чародейка Агата Истван! – призвали меня.

– Помоги нам боже, – пробормотал Нильс и только из-за моего выразительного взгляда не стал осенять себя божественным знаком, хотя уже занес руку.

Мы вошли. Дверь захлопнулась.

Я встала в центре зала. Школяр, крутивший головой, едва на меня не наскочил и с виноватым оханьем пристроился плечом к плечу.

– Назад, – тихо процедила я.

– Чего? – растерянно хлопнул он глазами.

– На шаг назад, – едва слышно объяснила ему тонкости замкового этикета.

– Ох, извините! – вспыхнувший от конфуза Нильс попятился и снова повторил, обращаясь уже к зрительному залу: – Простите, пожалуйста.

Наконец мы преодолели расстановку.

– Приветствую пресветлого, – спокойно произнесла я. В общем-то, эффектное появление мы уже смазали, можно не кичиться.

Некоторое время мы с отцом разглядывали друг друга. И знаете? Портрет в холле врал! Демоны дери, пресветлый подретушировал собственный портрет, потому что за три года у него действительно появилась седина и в волосах, и в бороде, а от носа к уголкам рта прочертились глубокие складки.

Его помощник поднялся из-за стола и начал зачитывать по дрожащей бумажке, что меня обвиняют в халатном служении ковену. Конечно, монеты, утекающие мимо казны, были совсем ни при чем. Ни капельки! Но умертвие, напавшее на человека посреди бела дня, возмутило даже бывалых магов, и все требовали наказания.

– Вам есть что добавить? – спросил помощник, дочитав до конца.

– Ночью.

– А? – сбился он.

– Ради исторической точности в летописях ковена, монстр ходил по кладбищу ночью.

Мужчина нервно покосился на пресветлого, прочистил горло и произнес сакраментальную фразу:

– Вам есть что сказать в свое оправдание?

– Умертвие упокоено, – только и ответила я.

Потом на весь зал громко объявили, что меня на год выставляют из ковена, лишают защиты, поддержки и всех прочих благ. Я не имею права творить добро и сеять благодать от его имени.

– По прошествии года вы можете подать прошение на возвращение, – проговорил все тот же помощник. – Ученик Нильс Баек!

Школяр испуганно вздрогнул и выпрямился:

– Здесь!

Народ с трудом сдержал улыбку. Признаться, я сама закусила губу, чтобы не фыркнуть в столь драматичный момент.

– Ваше обучение продолжится в замке Истван. Вас готов взять в ученики преемник пресветлого чародей Варден Истван. После защиты диплома по желанию вы имеете право вступить в ковен.

Я посмотрела на двоюродного брата. Он едва заметно мне кивнул, мол, сделаем из твоего чудак… чудненького ученика нормального чародея.

– Чародейка Агата Истван, вы обязаны вернуть плащ со знаком ковена.

Не споря, я начала распутывать завязки плаща. Удивительно, что у самого светлого ковена в королевстве плащи были черного цвета, как у верховных колдунов.

– Учитель, что же это? – в панике бормотал Нильс. – И что мне делать?

– Школяр, знаешь, что в жизни хуже всего? – тихонечко проговорила я. – Профукать хорошую возможность. Варден – отличный чародей. Лучше наставника тебе точно не дадут. Держи.

Я вложила плащ в его трясущиеся руки, а потом без колебаний сняла с шеи висящий на длинной цепочке родовой знак. Тяжелая подвеска, переданная мне в тот день, когда вспыхнул светлый дар, три года пролежала в шкатулке, а сегодня я ее надела, чтобы продемонстрировать свое уважение – нет, даже не к отцу, – к замковым стенам, в которых выросла.

По залу пробежали изумленные шепотки.

– Неси, – вручила Нильсу.

Конечно, красивее было бы бросить украшение на пол, но мы же, право слово, с отцом взрослые люди. Такие вещи нужно швырять в лицо, а нас разделяло не меньше двадцати шагов.

Нильс двинул в сторону пресветлого.

– Агата, ты в своем уме? – Тот подскочил с этого своего трона, и взбешенный голос разнесся по залу, взъерошив бумаги на столах.

– Ты знаешь, что я способна простить все. – Мы встретились глазами. – Кроме предательства. Он предал меня один раз, а ты – дважды.

Лицо отца окаменело, на скулах ходили желваки. Уверена, он понял, о ком именно шла речь. Немыслимо оставаться одной семьей с тем человеком.