Не жизнь, а роман!

Бывшие пленники вновь ликовали, забывая о предстоящих опасностях, но смотреть на них без улыбки было невозможно. Вскоре Катя, проверив, хорошо ли она обмотала ноги, как научила её Дохик, прежде чем надевать сандалии, слезла с Морковкина и уверенно пошла рядом.

На небе собирались тучи, немного парило, но идти было легко. Несколько раз они останавливались, чтобы перекусить, но задерживались ненадолго и продолжали свой путь, с неудовольствием смотря, как на небе уже начинают зажигаться звёзды. Все хотели как можно скорее оказаться на корабле и навсегда попрощаться с негостеприимным местом, поэтому окутывающая землю ночь вызывала досаду.

Сойдя с дороги, они стали устраиваться на ночлег. Огонь разводить было не из чего, лазать по кустам в поисках опавших веток уже темно, и можно случайно схватить змею, а ночи уже были холодные и сырые. Разбушевавшийся энтузиазм, подвигший идти как можно дольше, подвёл их, но, может, это и к лучшему. Огонь на равнине был бы далеко виден, а лишнее внимание путешественникам без защиты ни к чему.

Пока холод не чувствовался, наоборот, тело приятно холодило, давая возможность остыть после длительного перехода быстрым шагом. Катя не прислушивалась к переговорам мужчин, распределяющим, кто будет первым сторожить их сон. Она расстелила для себя и Берта относительно новенькую попону Морковкина, что милостиво передали слуги аги взамен истёртой, потом разложила кошму и улеглась, ища удобное положение. Есть не хотелось. Совсем недавно она, сидя на осле, уполовинила здоровенную лепёшку, попробовала странного вкуса сыр и заела всё виноградом. В животе всё подозрительно бурчало, и приходилось настороженно выжидать, пока всё переварится.

Приятно потягиваясь, чтобы избавиться от напряжения в мышцах, она наблюдала, что граф остался сторожить их сон первым, а Берт, торопливо съев порцию еды, теперь смешно морщился, запивая свой ужин водой из бурдюка. Заметив её взгляд, он пояснил, что у воды неприятный запах. Катя хотела было предложить свою из родника аги, но поняв её, муж отмахнулся и буквально рыбкой нырнул на приготовленное место для сна, обнимая её.

Он долго оглаживал Катины бока, плечи, утыкался носом за её ухом, изредка шепча милые глупости, которые в его случае были полнейшей правдой без всякого преувеличения. Берт скучал, тосковал, изводился, мечтал — всё было истиной. Тесно прижавшись друг к другу, они уснули и только на рассвете Бертрана разбудил Клод, чтобы сторожить последнюю смену.

Раймунд не хотел смотреть на женщину, играющую странную роль в его судьбе, но взгляд будто притягивало к ней. На осле ей не сидится, пешком идёт как солдат, на ночь укладывается, словно простая баба, а друг льнёт к ней и выглядит глупее последнего дурня. Всё это раздражало и ещё злило то, что ему всё время интересно, что она делает.

Он не сразу подловил себя на собственном назойливом любопытстве, а когда понял, что без конца глазеет на неё, то его лицо перекосилось от отвращения к себе ли, к ней ли. Под светом звёзд и луны он последний раз посмотрел на неё и убедившись, что в ней нет ничего особенного, решил, что просто истосковался по женской ласке.

Рутгеру тоже было не по себе. Он как-то быстро привык к тому, что в дороге мадам Катрин спала, прижавшись к нему и вновь оказавшись в тех же условиях, тело потребовало привычного положения и тепла. Он не мог заснуть, ощущая нехватку сеньоры. Пустота и холод. Быть может, в его ситуации подошла бы любая женщина, лишь бы легла точно так же, как это делала мадам и, расслабившись, спала бы в его руках, но сейчас он испытывал странную тоску и завидовал Бланшфору. А Бертран крепко прижимал к себе Катрин и каждый раз, когда она во сне лениво тянула его за руку, норовя добиться ослабления хватки, он ещё теснее прижимался к ней, невольно сталкивая её на землю. Рутгер видел это, ворчал, досадовал, но больше у него не было прав заботиться о мадам как ранее.

Клод ни о чём особо не думал, лишь честно отстоял свою стражу. Он доверял капитану и сеньору, восхищался мадам, а граф… ну что граф… он нормальный воин, быть может, когда-нибудь дружелюбно кивнёт, помня о совместном плене.

Встали все рано. Холод разбудил надёжнее ора самого свирепого командира. Не стали даже есть, лишь быстро свернули кошмы, позаботились об осле и отправились дальше. Каждый шаг приближал их к границе и помогал согреться. Живя в бараке, мужчины думали, что привыкли к понижению температуры, но в городе было теплее. Катерина чувствовала себя промёрзшей и заставляла себя идти, зная, что если не прогреет тело, то заболеет.

Пока тянулись поля и сады, принадлежащие жителям Эдессы, то потеряться было трудно, но вместе с подкравшейся ночью закончились территории, принадлежащие городу. Утром нового дня пришло осознание, что дальнейшая дорога не будет столь простой, как вчера.

— Мадам, я не уверен, но, кажется, нам туда, — у очередной развилки Рутгер вновь остановился, хмуро изучая дорогу и равнозначно поглядывая как на Катерину, так и на Морковкина.