Не жди, не кайся, не прощай

– Высушим, – отозвался Рогач, переворачиваясь на спину. – На него вся надежда. Без жратвы загнемся.

Час спустя, посиневшие от холода, они выбрались на берег и повалились среди коряг, растирая сведенные судорогой ноги. Обоих била крупная дрожь. Кое-как очухавшись, Рогач пополз на четвереньках к ночному лесу.

– Сушняк собирай, – велел он Константину. – Костер разведем. До рассвета погреемся, и дальше.

– Костер? Чем ты его разведешь? Пальцем?

– У меня спички в три слоя полиэтилена замотаны. Не боись, Роща, все путем!

И действительно, через несколько минут они уже грелись возле огня, жадно пожирающего ворох валежника. Закрыв глаза, можно было представить себе великана, хрустящего чипсами. От него полыхало жаром. Было тепло и уютно. Не хотелось думать, не хотелось говорить, не хотелось двигаться.

Неохотно разлепляя губы, Рогач сказал:

– Долго тут оставаться нельзя. Огонь могут увидеть. Чуток перекантуемся и пойдем. Ствол дай, сушить буду.

Протягивая ему пистолет, Константин на мгновение замешкался. Ему вдруг подумалось, что Рогач задумал избавиться от него. Пальнет в упор – и поминай как звали.

– Не доверяешь? – упрекнул его Рогач. – Да я мог сто раз слинять, пока ты с овчарками разбирался. А я ждал. Забыл?

– Помню, – буркнул Константин. – Прости.

– Бог простит.

Рогач разобрал пистолет и пристроил его поближе к костру. Патроны он разложил чуть подальше, чтобы не сработали от нагрева. Их было три. Маленькие, блестящие, желтые, они значили сейчас так много… Голыми руками даже ворону не поймать, а без еды в тайге долго не протянешь. Особенно после «отдыха на курорте».

– Поспи часок, – сказал Рогач, уставившись на пляшущие язычки пламени. – Потом я. До рассвета перекантуемся и дальше двинем.

– Днем заметить могут, – произнес Константин.

– В тайге? Кто? Сороки?

– Пустят вертолеты и выследят.

– Во-первых, – рассудительно сказал Рогач, – в этой глухомани мы шум вертушки раньше услышим, чем они нас увидят. Во-вторых, менты все больше не вертолетами обзаводятся, а «мерсами» для своих толстозадых генералов.

– То раньше было, – неуверенно протянул Константин. – Теперь, говорят, у них все по-другому. Уже не милиция, а полиция. И начальство новое.

– Как дерьмо ни назови, оно от этого вонять не перестанет, – авторитетно заявил Рогач. – А начальство, оно и есть начальство. Пока человек наверх подымется, пока все сиятельные задницы по пути повылижет, пока всех соперников в пропасть столкнет, так в нем уже ничего человеческого не останется. Погоны, фуражка да наворованные миллионы в загашнике – вот тебе и все милицейское начальство.

– Да ты философ, – пробормотал Константин.

– Я жизнь знаю с изнанки, меня на телевизионной мякине не проведешь. Я всю эту мишуру насквозь вижу. – Рогач ткнул перед собой расставленными вилкой пальцами. – И хрена с два вчерашнего мента за человека стану принимать, если он в полицейского перекрестился. Назвали бы себя уже полицаями, что ли… Будет ближе к правде.

Уже не воспринимая ничего из того, что говорил ему напарник, Константин уронил голову на колени и моментально отключился. Ему снились собаки. Скаля зубы, они окружали его, готовясь вцепиться в глотку. Он отбивался от них горящей веткой. Толку от этого было мало. Собаки сужали круг и рыли землю задними лапами, чтобы оттолкнуться посильнее.

– Подъем, – раздался голос Рогача. – Теперь моя очередь. Гляди не усни, корешок, иначе повяжут.

Протирая глаза, Константин поднялся и принялся ходить вокруг тлеющего костра. Луна уже опустилась за зубчатые верхушки деревьев, и все вокруг было окутано непроглядным мраком. Где-то жутко кричала ночная птица, нагоняя тоску и страх. Чтобы взбодриться, Костя заставил себя попрыгать и несколько раз отжаться от земли. Натруженные мышцы отзывались на каждое движение болью. Сердце колотилось в груди, как после сильного перепоя. И все же самое трудное осталось позади. Во всяком случае, так тогда представлялось Рощину.

Усевшись на землю, он принялся изучать патроны, лоснящиеся в отблесках угасающего костра. С виду они были абсолютно нормальные. Собрав пистолет, Константин снарядил магазин. Не очень-то верилось, что пистолет способен стрелять после купания в реке, но чем черт не шутит. И бог. И оба они, поочередно.

Уже было совсем светло, когда они выбрались на просторную поляну и, не сговариваясь, растянулись на влажной от росы траве. За спиной остались километры трудного пути, начатого на заре. С тех пор прошло три часа. Хотелось верить, что теперь-то их уж точно не догонят.

Рогач, завладевший пистолетом, перевернулся на спину и мечтательно пробормотал:

– Эх, сейчас бы тетерочку подстрелить…

– Я и на тетерева согласен, – сказал Константин, смыкая веки.

– Тетерочка слаще.

– А глухарочка?

Вроде бы ничего смешного произнесено не было, но они зашлись смехом, похожим на кашель. Это было что-то вроде истерики. Реакция на все пережитое. Исцарапанные колючей проволокой, изможденные, выбившиеся из сил, они хохотали, радуясь свободе. Никогда в своей жизни Константин не слышал подобного смеха за решеткой. Ни своего, ни чужого.