Не жди, не кайся, не прощай

Ночь близилась к концу, а они продолжали сидеть лицом друг к другу, вздрагивая всякий раз, когда их веки непроизвольно смыкались, а головы свешивались на грудь. Время от времени Рогач дремал минуту-другую, тогда как Константин позволить себе этого не мог. Вот когда ему неожиданно пришло в голову, что сон, в сущности, та же смерть. Отключаешься и не знаешь, проснешься ли утром.

Много всяких мыслей рождалось и затухало в мозгу Константина, пока он сидел на полу душной камеры, мечтая о глотке воды и возможности забыться хоть на минутку.

Время ползло медленнее улитки. Возможно, оно вообще стояло на месте, доказывая относительность теории Эйнштейна. «Никуда не годится его теория, – тупо размышлял Константин. – На кой черт он ее выдумал?»

Эйнштейн принялся оправдываться, путано и пространно объясняя принципы скорости света. Константин ни черта не понимал, но слушал с интересом, поскольку для наглядности великий ученый то и дело корчил всякие рожи, высовывал язык, приставлял растопыренные пальцы к ушам.

Незаметно они добрались до Красной площади, по краям которой высились горы вывороченной земли и строительного мусора. Смеркалось. Булыжная мостовая блестела от слизи, словно долгое время служила водоему дном. Чтобы не поскользнуться, Константин был вынужден неотрывно следить за своими переступающими по камням ногами и не заметил, как Эйнштейн куда-то запропастился. Так и остался на площади один-одинешенек. Как выбраться отсюда?

Остановив выбор на приличном с виду мужчине, Костя задал ему этот вопрос.

– Инновация, модернизация, либерализация, – затараторил мужчина, оказавшийся на поверку копией президента Медведева. – Монетизация, стабилизация, интеграция…

Стало ясно, что ничего толком он не знает и взывать к нему бесполезно. Тогда Константин поймал за рукав другого прохожего. Внешне он мало чем отличался от небезызвестного Владимира Владимировича Путина, носил костюм соответствующего покроя, но на голову зачем-то напялил милицейскую фуражку.

– Оффне ди ауген! – тихо молвил он. – Зие хиерхер.

Проследив за жестом его руки, Константин увидел табличку с черепом, скрещенными костями и надписью: «Стой! Частные владения». За ней высился невероятных размеров телевизор, а в телевизоре том выстроилось в ряд правительство, яркое, гладкое, тщательно вылизанное, внезапно грянувшее слаженным хором:

– Славься-а, а-атече-ество, на-аше-е сва-або-одное!

Их торжественные голоса отдавались гулким эхом на площади, по которой тут же покатились во всех направлениях зеленые бронетранспортеры и черные лимузины.

– Да вы что, сдурели? – заорал Константин, проваливаясь в булыжники по грудь и чувствуя, что его засасывает. – Какое, на хер, отечество, когда болото кругом?

Оборвав пение, разъяренные члены правительства скопом бросились на него, чтобы утопить в трясине.

Это не погубило его, а спасло. Очнувшись, Константин увидел прямо перед собой расплывающееся лицо Рогача. По всей видимости, тот уже не одну секунду стоял так, всматриваясь в Константина. Слов тратить не хотелось, напрягать пересохшую глотку – тоже. Подняв руку, Константин молча оттолкнул нависшую над ним физиономию.

Рогач попятился, сыпя грязными ругательствами.

– Заткнись, – попросил Константин, еле ворочая языком.

– А ты заткни, попробуй. – Усевшись на пол, Рогач поднес к губам пол-литровую пластиковую бутылку и сделал пару нарочито громких глотков. – Ох и хороша водица, – проговорил он, облизываясь и жмурясь.

Константин с трудом проглотил горячий ком, образовавшийся во рту. Глотку словно натерли наждаком, а затем посыпали крупной солью в придачу.

– Откуда у тебя вода, гад? – спросил он.

– Менты снабжают, – с вызовом ответил Рогач. – За вредность. Иногда с такой публикой сидеть приходится…

– Я тебя сейчас убью, – произнес Константин ровным механическим тоном. – Одной тварью на зоне меньше станет. Воры мне только спасибо скажут.

Он приготовился встать.

– Э, э! – спохватился Рогач. – Я пошутил. Пустая бутылка. – В подтверждение своих слов он наклонил ее над полом, куда не пролилось ни капли. – От прежних постояльцев осталась.

Это не остановило Константина. Он поднялся на ноги, и его окаменевшее лицо было маской убийцы.

– Не верю я тебе, Рогач. Сука ты. Сам сказал, что с ментами повязан.

– На понт тебя брал, – донеслось в ответ.

– А знаешь, что за такие мутки тебя на зоне ждет?

– А там никто не узнает, – буркнул Рогач. – Ты никому не скажешь. Уснешь и не проснешься, понял?

Константин понял. Давно. И, честно говоря, уже не верил, что когда-нибудь вдохнет свежий воздух и увидит небо над головой.

Обидно. Обидно и глупо было подыхать в проклятой парилке. Хотя, с другой стороны, умирать обидно и глупо всегда и везде…