Не жди моих слез

— Гляди, а этот Невзоров чем-то на Валерку нашего похож, — обратил мое внимание муж. — Не то глазами, не то манерой говорить. А, может, расхристанным воротом рубашки. Ну да, им обоим, кажется, все на свете по фигу.

«Или слишком важно», — подумала я, но промолчала. Я поняла, что и это сделал ты, потому что зачем-то задался целью напоминать мне о своем существовании беспрестанно.

Я не принадлежу к женщинам, которые могут составить эпоху в жизни мужчины. Видимо, не дотягиваю — ни красотой, ни интеллектом, ни экстравагантностью запросов и желаний. Не роковая женщина, это точно. На улицах ко мне никто никогда не пристанет, даже в молодости это случалось крайне редко. Почему-то если заплетаешь волосы в косу, если не красишь ногтей и ресниц, если таскаешь хозяйственную сумку, из которой выглядывают куриные лапки и пакет молока, интерес к тебе ровным счетом такой же, как к пустой витрине гастронома. Я рано вышла замуж, поэтому у меня не было нужды в ком-то возбуждать интерес к своей особе. Я углубилась в работу, семью, в книги. Читая, я самым искренним образом переживала все, что выпадало на долю героев, а в особенности героинь, но всегда выходила сухой из воды. Меня это устраивало и даже очень — я по натуре созерцатель жизни.

…Кстати, и этот ложный пожар в кинотеатре тоже ты подстроил. «Горит, горит!» — завопили во всю глотку мальчишки, все ринулись к выходу, меня чуть не раздавили, прижав к колонне. Выбравшись, я села на скамеечку в сквере перевести дух и поправить волосы — заколка, кажется, осталась лежать возле той самой колонны. И тут идешь ты, улыбаешься, изображаешь на лице удивление и следом — восхищение. Ну да, ты живешь совсем рядом, только теперь дом моей кузины кажется мне не обычным кооперативом, а замком, бунгало, отелем в центре Нью-Йорка. У тебя включено радио, и как раз передают романс Хозе из «Кармен». У тебя есть бутылка красного вина. А у меня, оказывается, не растрепанные, а очень красивые волосы, и я еще совсем молодая, неискушенная и, похоже, даже никогда не любившая.

«К чему делать из жизни драму? — думаю я, строгая на кухне морковку для супа. — В моем возрасте у всех женщин должны быть любовники. Никто из подруг не верит, когда я говорю, что не изменяла мужу. Я даже не могу ответить на вопрос: хороший или плохой мужчина мой Саша, — не с кем было его сравнивать. Теперь-то наконец могу сказать, что бывают и получше. Ведь я же у Саши не первая. Правда, у мужчин все иначе. Хотя какая разница?..»

Что-то в моей жизни изменилось — пока не могу понять, что именно. Ну, конечно же, изменилась я: мое плечо ты только что целовал, восхищаясь запахом кожи, на моей шее ты отыскал детское родимое пятнышко, про которое я забыла, совсем забыла.

И все-таки какому стереотипу поведения следовать дальше? Стихийному? Но, позвольте, я живу не в цыганской кибитке, я хожу на работу, я, в конце концов, сплю с мужем в одной, хоть и широкой, но одной кровати. Потом — как странно — за все время нашего свидания ни ты, ни я не заикнулись о любви.

Я яростно строгаю морковку. Тупое и бессмысленное занятие, но, черт побери, у меня, оказывается, очень сильные, очень ловкие, очень красивые пальцы, о чем я раньше и не подозревала. Я вспоминаю пальцы «Дамы с горностаем» и думаю о том, что у нее наверняка тоже был любовник.

Ну, а потом ты звонишь мне на работу чуть ли не каждый час, ты подкарауливаешь меня на остановке — в тот самый момент, когда я уже перестаю надеяться на встречу, больно сжимаешь мое плечо. Ты умоляешь хоть на десять минут зайти к тебе — я знаю зачем. Самого этого процесса мне, если честно, не нужно — мне нужно то, что происходит до него. Но у нас так мало времени, поэтому до не происходит ничего, если не считать случайного касания твоей головой моей груди. Правда, прекрасен долгий прощальный поцелуй на остановке, бледный и чахлый городской полумесяц над нашими головами. Даже мое усталое возвращение домой прекрасно — что-то появилось в моей походке таинственное, что-то такое теперь знаю я, о чем положено знать лишь избранницам. Мечты о будущем свидании превращают стояние в очереди за яйцами и творогом в восхождение по мраморной лестнице античного храма к статуе длинноногой, сладкотелой Артемиды.

Потом ты неожиданно скрываешься куда-то на две недели. Я звоню и звоню в пустую квартиру, наконец, стучу в никогда не запирающуюся дверь, а там какая-то толстая тетка говорит, что она твоя младшая сестра, зовет меня пить с ней чай со слипшейся, но очень вкусной помадкой. Она восторгается моей юбкой с разрезом, моей перламутровой помадой блекло-карминного цвета, моей непохожестью на все то, что эта тетка (младшая сестра! твоя!) видит вокруг.

— Я вам позвоню, позвоню! — обещаю я через час. — Я буду звонить вам… тебе каждый день. Вы так с ним похожи…