Не жди моих слез

Ты просишь у меня позволения позвонить по телефону. Я подаю тебе аппарат и приличия ради удаляюсь в соседнюю комнату. Задерживаюсь возле зеркала: довольно интересна, хорошо ухожена, стройна в длинном платье, спокойно подчеркивающем ненавязчивый уют интеллигентного, даже скорей интеллектуального, дома. Освежаю за мочками ушей «Иссимиаки», поправляю тонкую витую цепочку, провалившуюся в выемку между грудей. Твой голос звучит уверенно и чуть-чуть устало. Вижу в зеркало, как красиво ты откинулся в кресле (раньше закружилась бы голова от этой твоей позы — беззащитной? доверчивой? — теперь голова лишь слегка шумит от ликера)… Вхожу бесшумно, внося с собой устойчивую волну культивированных веками ароматов, ты незряче скашиваешь глаза на меня. Потом… Успокойся, я ничего не замечаю. Потом роняешь в трубку: «Всего вам доброго». Оба изо всех сил стараемся не смотреть в ту сторону, где эти два существа бездумно следуют каждому душевному порыву. Как будто не было двух тысячелетий христианства, как будто падающие с неба звезды можно собирать в ладони, как будто человек во всех его проявлениях — венец природы, как будто… Мы оба близки к тому, чтобы развенчать и осудить страсть. В ближайшем будущем, вероятно, мы так и сделаем. И это прекрасно впишется еще одной иллюстрацией к закону о диалектике бытия. Се ля ви, дамы и господа.

Слегка пригубив рюмку «за все хорошее у тебя и у меня» (мы оба не удивляемся этому «у тебя и у меня», так естественно заменившему «у нас с тобой»), ты бросаешь:

— Пора. Спасибо за все. — И бодро встаешь с кресла.

— Тебе спасибо. За вечер.

Я позволяю себе усмехнуться одними глазами.

Твой взгляд становится внимательным, но лишь на долю секунды. Ты берешь мою протянутую руку и легко подносишь к своим сухим губам.

Накинув шаль, иду провожать тебя к лифту, распахнув на лестницу дверь.

— Еще раз спасибо, — говоришь ты, нажимая на кнопку. — Доброй ночи.

Я громко хлопаю дверью, включаю везде свет. Хватаю едва начатую бутылку ликера, делаю огромный глоток прямо из горлышка. Еще, еще один. К черту сосуды. К черту эту жизнь. К черту, к черту, к черту…

Курим, сидя друг против друга на подоконнике. На ней все тот же венок из виноградных листьев, от нее пахнет вином, беспечностью, вседозволенностью. Она показывает мне язык, открывает легко и без усилий законопаченную на зиму раму и, крикнув: «Погоди, я с тобой!» — сигает в тревожно фиолетовую сырость ночи.

Я долго смотрю вниз, аккуратно прикрываю раму, закрепляю ее задвижкой. Я долго и тщательно мою на кухне две чашки, два блюдца, две ложки, две рюмки. Я очень устала за сегодняшний день. Я сейчас прилягу, выпью снотворное, а там видно будет.

Там видно будет?..

Ну ради чего, спрашивается, сигать очертя голову в осенний мрак?

Совет № 6

ЭТИХ СЛЕДУЕТ БОЯТЬСЯ, КАК ОГНЯ

Ты сделал так, что началась гроза с ливнем — внезапно, что называется, гром среди ясного неба грянул, ветер подхватил мои волосы, впихнул в какие-то узкие решетчатые воротца. А там водили хоровод свечи, там пели что-то, отчего моя душа захотела взлететь. Знал бы кто — куда. Я не сразу догадалась, что я в церкви. Раньше, когда я водила туда иностранцев, она казалась мне таким же казенным учреждением, как музей или выставка. Теперь, когда я очутилась здесь по твоей воле, мне было так, как никогда в жизни не было.

Я вслушалась в слова: любовь вознесет твою душу на неведомые высоты, любовь очистит твою душу от скверны, любовь сделает так, что мир покажется тебе раем. Что-то в этом роде.

Ну, а потом ты сделал так, что я купила букетик фиалок у какой-то полунищенки-полупьяницы, шла, не заходя ни в один магазин, начисто забыв про то, что оставляю всех без обеда и ужина. Я вообще ни о чем на свете не думала — даже о тебе.

К кузине я захожу редко — в год раз и то по какому-либо делу, а тут ты сделал так, что я зашла к ней без дела, мы проболтали до самого вечера, и в основном о тебе. Кузина говорила, я слушала. Она даже не знала, что мы с тобой наконец познакомились, но она говорила и говорила о тебе:

— Он такой бестолковый в быту. У него дома сам черт ногу сломит. Не умеет даже сосисок себе сварить. Пьет по утрам растворимый кофе из глиняной кружки, куда засовывает кипятильник, — когда-нибудь весь дом спалит; поджаривает в тостере хлеб, вернее, делает из него угли — на весь подъезд паленым пахнет. То же самое на обед и на ужин. А грязное белье по всей квартире раскидано: приходится перешагивать через трусы и майки. На шкафу такая пыль, что хоть стихи пиши. Телевизор стоит на пустом ящике чуть ли не из-под туалетной бумаги. В горшке с кактусом окурки и скорлупа от яиц. И кругом — бутылки, бутылки, бутылки. А рояль, представляешь, как со свалки: половина клавиш проваливается в никуда. Дверь ни днем, ни ночью не запирается, — словом, настоящая богема…

Телевизор я почти никогда не смотрю, а тут вдруг прохожу мимо, а парень на экране похож на тебя так, что в первый миг мне показалось… Ну нет, тебя я ни с кем не спутаю, но случается в мире такая похожесть, что диву даешься.