Не жалею, не зову, не плачу...

Я понимаю. Я разделяю ее печаль, я ей сочувствую. Но как-то так получается, порядочной женщине нельзя порадоваться моей свободе. Настоящая интеллигенция не хочет, не может, не имеет морального права приветствовать выход из лагерей миллионов мужчин и женщин, стариков, старух и подростков, — нельзя этому радоваться, потому что остаются сидеть политические. Безнравственным выглядит наше освобождение, прямо хоть оставайся. «Только уголовников». Нет, не только, давайте уточним. Ворья, рецидивистов совсем немного. Убийцы и бандиты не подлежат амнистии. Освобождаются за преступления должностные, хозяйственные, бытовые, военные — надо бы разделить, надо бы интеллигенции применить интеллект и подумать, не быть такой чёрствой, бесчеловечной. Много сидело честных тружеников, просто попавших в беду. Шофера, например, за разные дорожные случайности, машинисты, работники железнодорожного транспорта, их сажали сразу кучей после любой аварии, можно ли их называть уголовниками? Должностные в горнорудной промышленности, внизу кого-то завалило, а всем, кто на верху — срок. Служащие всякие за нерасторопность, не успели выполнить приказ дуролома свыше, — они тоже уголовники? Или ученики подожгли уборную, а директора школы под суд. По закону о прогулах от января 1940 года давали до 10 лет за опоздание на работу, а женщине в то утро не с кем было оставить больного ребёнка, — она тоже уголовница? Тысячи людей пошли по лагерям в голодные послевоенные годы по указу от 4.06.47-го — за бутылку молока, за шоколадку, за кусок масла, за пачку папирос. В приговоре писали: «Хищение 250 метров текстильной продукции», — вот какие хапуги, а оказывается, это катушка ниток. А сколько сидело за аборт и женщин, и мужчин-абортмахеров, и тех, кто предоставил квартиру для операции. А юных девушек из торговли, продавщиц, которых дурачили старшие? А секретарш сколько и курьерш? Не дала своему начальнику, и он запросто приклеит ей контрреволюционный саботаж. А взять воинские преступления? Ребята с 26-го и с 27-го годов рождения служили по 6, по 7 лет, вся молодость прошла в казарме под хай и лай старшины. Многие не выдерживали, срывались, можно ли их называть уголовниками? А несчастные колхозники, у них дети пухли от голода, получали срок за то, что собирали с поля остатки мерзлой картошки, свеклы или колоски, — они тоже уголовники? Их тоже зря освободили?

Я желаю всей 58-й поголовно выйти на свободу. Не так, как она мне. Блатные в лагере — бедствие, спору нет, но и среди политических есть такие крысы, такие хорьки вонючие — пяти минут с ними рядом выдержать невозможно, так и хочется угомонить чем-нибудь увесистым. Много среди них маньяков и резко выраженных психопатов. Какую бы они жизнь устроили, если бы им повезло вдруг?.. Лежал у нас полковник Артамонов, грубоватый, резкий, интеллигенцию не жаловал. «У них одна задача: испортить песню хоть где, хоть кому, хоть в чём». И примеров куча, не хочу приводить.

Светлана мне испортила песню. И многие потом портили и 10 лет спустя, и 20, и 30, ни один голос в печати не прошел в защиту амнистии, киношку стряпали — только в осуждение. Для изуверов, для плосколобой прессы приведу лишь один пункт: «Освободить из мест заключения женщин, имеющих детей в возрасте до 10 лет, и беременных женщин; несовершеннолетних в возрасте до 18 лет; мужчин старше 55 лет и женщин старше 50 лет, а также осужденных, страдающих тяжелым неизлечимым недугом».

34