Не забудь

Парнишка лет двадцати трёх носил снаряд, собирал всё, что найдёт под самолётами – что выпало, что стоило бы взять с собой в центр. Частенько находились обугленные карты и письма, а за ними выпрыгивали из-за кустов немцы, пытались сгубить, утащив в чащобы… да вот только не сообразили, не осознали, что русский лес против своих не пойдёт. Дорожки и тропы всячески извивались, путались меж собой и уводили не туда.

Так вот именно в тот самый день, когда главной целью отряда было задержать самолёты, а не отследить, кудрявый помогал и отстреливался вместе со всеми. И в одно мгновение пуля попала в стекло здания, что когда-то давно было поставлено недалеко. Осколки разлетелись по сторонам, сотнями впились в одежду, десятками воткнулись в кожу. И именно это стекло оставило на руке солдата семь продолговатых шрамов и две еле виднеющиеся светлые полосочки…

*      *     *

Дед сидел на скамье у невысокого деревянного заборчика, над которым сказочной дугой нависало пышное, ароматное дерево черёмухи. Воробьи и множество других маленьких птиц прилетали, садились на деревья и щебетали, пока кто-нибудь случайно не шатнёт ветвь или не потянется за крупными, спелыми и не очень ягодами.

Около десятка ребят сидели рядом, на земле. Сидели и внимательно слушали Глеба Прохоровича. Разговор с самым настоящим ветераном было огромной честью, выпавшей на долю малой ребятни. Они не смели перебить дедушку даже если он ошибался в датах или местности – как-то в воспоминаниях увидит реку там, где её отродясь не было, или в лесной роще увидит вересковые поля вперемежку с земляникой и камышами.

Незаметно для заинтересованной маленькой публики и воодушевлённого, счастливого рассказчика, Володар подошёл к черёмухе, становясь позади скамьи. С улыбкой на лице парень слушал рассказ дедушки, облокотившись о ствол дерева.

– …танки словно появлялись из ниоткуда, а мы всё стреляли по ним и стреляли! Не припомню, сколько длилась битва. Так вот. Наш отряд отстоял побоище. Как всё закончилось, так и упали наземь – все дрожащие, в поту и крови.

– Глеб Прохорович, Вам было холодно? – спросила маленькая девочка, с сочувствием и смятением подняв на ветерана глаза.

– А-то ж! Вы знаете, какие у моря ветра гуляют?

– Сотню летучих змей можно запустить, – со смешком дополнил деда Володар.

Каждый, кто находился поблизости, повернулся и устремил недалёкий взор за скамью, к стволу старенькой черёмухи.

– Володька! – радостно воскликнул старик и развернулся к внуку. – Где ж тебя боги носили?!

Парень обошёл дерево, заборчик, вскочившую с мест ребятню и сел рядом с дедом. На глазах наворачивались слёзы – от горьких воспоминаний пережитого и, в первую очередь, от счастья. Они обнялись, радостно и крепко, хлопая друг друга по спине как старых добрых товарищей.

– За четыре года, дедушка, думаю, дороги не только мне ноги в кровь стёрли, – Володар посмеялся, украдкой смахнув с век слёзы и шмыгнув носом.

Дети смотрели на них, счастливых и в глубине души тяжело раненых воспоминаниями. Смотрели, так и не потеряв счастья в душе и тепла в глазах. Те, что были постарше, плакали вместе с ними и так же улыбались сквозь слёзы. Младшие вскакивали с мест, беззаботно хихикая и хлопая в ладоши.

Не выпуская деда из объятий, молодой ветеран перевёл мутный взгляд в небо. Туда, откуда смотрела на них Мира. Туда, куда не переставая смотрели мать с отцом. Куда ушли все те, что не смогли вернуться домой.

Ведь все эти слёзы, вызванные счастьем, все крики матерей на непослушных ребят и их же улыбки неугомонным чадам: всего этого не было бы, если бы не те, кто ушёл на небо, сохранив Родину…

– Глеб Прохорович, Володар Давидович! – позвал мальчишеский голос откуда-то сзади. – Спасибо вам за всё!

Крепкие объятия разнялись, заплаканные глаза приоткрылись. К скамье подошли женщина, почти ещё девушка, и её маленький сын, неся на огромном блюде горячий, только что из печи пирог.

– Вы спасли нас, нашу страну, – почти плакала молодая мать. Как помнил Володар, жила она с мужем недалеко отсюда.

– О нет, милая, – Глеб Прохорович по-доброму посмотрел на неё, печально улыбнувшись, – мы были не одни – нас было много. Очень много. Вернулся лишь десяток из всех тех, кто ушёл.