Не вспомню

Сын Хезер и Скотта к нашему возвращению из супермаркета уже дома. Он ниже ростом, чем я предполагала. На снимках он почему-то выглядит более крупным мальчиком. Однако стоя он мне лишь по плечо. У него очень худые руки, а лицо совсем юное. Лицо ребенка. Хотя, строго говоря, я понятия не имею, как должен выглядеть тринадцатилетний подросток. Странно думать, что Коуди всего на три года младше меня. Впрочем, вполне вероятно, что именно в возрасте между тринадцатью и шестнадцатью как раз и начинается бурный рост. У него очень светлые русые волосы. Он носит круглые очки в проволочной оправе, а лицо покрыто коричневыми и рыжими веснушками.

– Мама! – говорит он возбужденно, одновременно пытаясь пригладить ладонями свои непослушные вихры. – Ты даже не предупредила, что она такая горячая штучка.

Судя по приглушенному тону и попытке произнести эту фразу в сторону, она не предназначена для моих ушей. Но я все слышу.

Хезер смеется и снова ерошит волосы, которым Коуди только что тщетно пытался придать аккуратную форму.

– А разве настолько важно, как она выглядит?

Коуди кидает на меня быстрый взгляд, но тут же отводит глаза.

– Конечно, важно, – шепчет он сквозь стиснутые зубы.

– Вайолет, знакомьтесь, – произносит Хезер с улыбкой, – это наш сын Коуди, который считает вас горячей штучкой.

– Мама! – У него округляются глаза, а лицо мгновенно приобретает один из оттенков красного цвета.

– Кажется, у меня вполне нормальная температура, – замечаю я, несколько сбитая с толку.

Хезер снова смеется и деликатно объясняет:

– К Вайолет до сих пор не полностью вернулась память. Едва ли она помнит подростковый жаргон.

Она обнимает сына за плечи.

– Может, ты и научишь ее всем этим суперским словечкам. Поможешь ей тоже стать крутой!

Коуди закатывает глаза вверх. Такого выражения лица я прежде не видела, и решаю, что, возможно, стоит позже самой отрепетировать его перед зеркалом.

– Во-первых, мамочка, – отвечает он чуть ли не со стоном, – никто, кроме тебя, давно уже не говорит «суперский». А во-вторых, я, наверное, последний человек в этом мире, у которого можно научиться быть крутым.

– Что за ерунда? – вскидывается Хезер. – Лично для меня ты самый крутой парень.

Коуди снова закатывает глаза.

– Восхитительно! – восклицает он с откровенной неискренностью в хрипловатом голосе. – Собственная мать считает меня лучшим. Ясно, что девчонки на первом курсе просто станут падать передо мной!

– Коуди предстоит начать учебу в колледже через пару недель. И он немного волнуется, – объясняет мне Хезер.

– Мама! – Он стряхивает ее руку со своего плеча. – Прекрати!

Я наблюдаю, как он перебрасывает через плечо один из ремней своего огромного рюкзака и начинает подниматься по лестнице. Топает он при этом громче всех остальных обитателей этого дома. Что забавно, учитывая его не слишком солидный рост и вес.

– Вы уж на него не обижайтесь, пожалуйста, – говорит Хезер, заканчивая доставать продукты из пакетов. – У него как раз переходный возраст.

Переходный возраст? Я стараюсь понять смысл этого понятия, исходя из того, что видела минуту назад. Имеет ли она в виду его невысокий рост? Или тот факт, что его лицо способно резко менять цвет? Мне хочется расспросить ее подробнее, но Хезер сама продолжает разговор на эту тему, не нуждаясь в вопросах:

– Быть тринадцатилетним тяжело. Сам еще не понимаешь, кто ты такой. Кто твои настоящие друзья. Кому ты можешь верить. Не знаешь своих истинных способностей.

Я внимательно слушаю ее, обдумывая каждое слово.

– Тогда у меня, видимо, сейчас тоже переходный возраст.

Хезер улыбается. Мне нравится, как при этом лучиками разбегаются складки кожи в уголках ее глаз. И как смягчается выражение самих глаз. Она закрывает дверцу буфета и смотрит на меня:

– Спасибо вам.

– За что же?

– У вас доброе сердце.

Я сразу же вспоминаю больницу и Кияну, которая описывает мои основные показатели, а потому я думаю, что Хезер тоже имеет в виду нечто медицинское. Хотя и непонятна связь моей кардиограммы с нынешним разговором.

– Проблема в том, – продолжает она, сполоснув руки под краном, – что Коуди сейчас интересуют только математика и наука вообще. Я сама была школьницей очень давно, но помню, что такого рода увлечения мало способствуют социальной адаптации молодого человека в школе или колледже. К тому же он немного отстает в физическом развитии. Впрочем, его отец резко вытянулся, только когда ему исполнилось пятнадцать.

Я впитываю слова Хезер, хотя понимаю далеко не все. Впрочем, такое чувство, что ей и не требуется полное понимание с моей стороны.

– Вам очень повезло быть такой красавицей в столь юном возрасте, – говорит она. – Уверена там, где вы жили раньше, вы без усилий могли привлечь внимание мальчиков или завести подруг.

Мне самой интересно, так ли это было на самом деле.

Хезер вытирает руки полотенцем.