Не возвращайся

Вблизи его глаза кажутся яркими, блестящими и очень глубокими. Как будто я в них ныряю, как в океан, и не могу выплыть. Меня тянет ко дну. Хочется оттолкнуть и в то же время не хочется. Если… а если я ошибаюсь, и это мой Сергей… как я его вот так по-скотски? Сколько сомнений. Они меня раздирают на куски, смешиваются с осколками воспоминаний и режут меня до мяса. Мне больно. Мне ужасно больно от каждого жеста, слова, взгляда. Потому что я не знаю — настоящие ли они… Как же мне хочется поверить, что да, но… что-то не дает, что-то держит и сдавливает горло, нашептывая жутким и хриплым голосом «это не ОН… не верь. Ты же чувствуешь, что это не ОН».

— Семь лет назад… я похоронила своего мужа. Я не ждала. Я оплакивала. А жизнь мою… наверное… уже трудно чем-то испортить.

Хотела поднырнуть под его рукой, но он удержал за плечи. Жест знакомый, порывистый, сильный. Так что током по венам ударило. Так бывает, когда тебя твой мужчина трогает. Но я не готова и не могу признать его своим. Все еще живо то ощущение чужого… оно вкралось холодом в мозги и не дает сердцу зайтись от радости. «Первое ощущение самое верное… и ты об этом знаешь».

— Хватит оплакивать. Живой я. Не видишь? Присмотрись хорошенько. Живой. Нравится или нет, но факт остается фактом. Не признала… или не захотела признать, потом разберемся. Время еще будет. До хрена времени.

А внутри все больнее и больнее, как будто узнаю его, слова, голос, интонацию. Напор этот Огневский, яростный. Сердце колотится болезненно и отрывисто. Как будто обрывается с каждым ударом.

— Отворачиваешься… отворачивайся.

Руки разжал и отошел от меня, несколько шагов вглубь комнаты сделал. На стол бросил пачку сигарет, зажигалку. Стянул через голову свитер, принялся рубашку расстегивать. А я так и стою у двери. Хочется удрать, распахнуть ее и сломя голову броситься прочь. Но ноги вросли в пол.

Как завороженная жду, когда рубашку снимет. Там ведь… его тело. Татуировки, родинки… Я их помню. Они ведь там есть. Вот сейчас увижу, и все на свои места встанет. Стянул рубашку, а у меня горло перехватило, я даже за него рукой схватилась. Вся спина — жуткое месиво. Места живого нет. Одни шрамы. Громоздятся друг на друге разной степени давности. Какие там родинки… там молекулы не видно. От одной мысли, что кто-то вот так глумился над живым человеком, меня затошнило. Я даже представить себе не могла, что его били. Не просто били… с него кожу живьем сдирали.

Обернулся с рубашкой в руках. А у меня вся краска к лицу прилила. Стыдно стало, что вот так отталкиваю его. Обожгло этим стыдом щеки, и они зарделись.

— Мне сказали, сын у нас…

Дышать стало еще тяжелее. Согласиться, значит признать его… значит сказать, что Антон наш сын. То есть его. То есть ЭТОГО Сергея.

— Да, у меня есть сын.

Хмыкнул с горечью. Отвернулся, аккуратно сложил рубашку на стул рядом со свитером.

— Как назвала?

— Как хотел мой муж…

— Антошка, значит. Тоныч Огнев… Тебе ж не нравилось… Переступала через себя. Молодец.

Наклонился, ботинки стянул. А я смотрю на его тело вроде такое же сильное, поджарое. Но очень худое. Мышцы выделяются и сухожилия. Кажется, мяса совсем нет. А на плече… там должна быть татуировка. Ласточка над морем, и кусочек крыла слегка смазан. Сергей ее еще в армии сделал. Рассказывал, что пацан-салага, который татуху бил, по шее от одного из «дедов» как раз получил, и рука съехала, а у ласточки крыло смазалось. Я его… я по этой татуировке его опознавала. Господи! Как же с ума не сойти сегодня! Только плечо в тени, и мне ничего не видно.

— Я пойду помоюсь, вещи мне приготовь переодеться. Пожалуйста. Если не трудно.

Сказал, как отрезал, и в ванну пошел. Стало немного легче. Как будто он своим присутствием давил мне на мозги. И тесно с ним было, воздух спертый, наэлектризованный и, кажется, вот-вот рванет от этого напряжения. На сумку посмотрела. Она очень похожа на ту, с которой он уехал. Но где она тогда хранилась столько лет? Может быть, ее привезли… осталась в части? В любом случае он разрешил достать его вещи. Я с любопытством ринулась к сумке. Как будто именно там могла найти какие-то ответы на свои вопросы. А там тельняшка, пара трусов, носки, джинсы ношенные и полотенце. В кармашке змейку дернула, сунула руку и выдернула оттуда записную книжку, быстро открыла, а из середины выпала фотография, плавно приземлилась на пол.

Мне не нужно было ее переворачивать. Я знала, что это моя. Мною подписанная. Я в карман куртки положила, перед тем как он уехал. Тайком положила. Чтоб он не знал. Боялась — выбросит.

— Все семь лет прятал ее. Затер так, что лица твоего почти не видно.

От неожиданности вздрогнула и обернулась. Стоит возле ванной в полотенце на бедрах. Волосы мокрые свисают на лицо, и по груди капли воды стекают. Кожа у него смуглая, как у человека, который проводил почти все время на улице. Слева три шрама круглых, один такой же возле плеча. Из-за полумрака и ракурса мне все еще не видно есть ли там татуировка.