Визиты детишек к больным родителям в больницу почти всегда демонстративны и надрывно истеричны: вот, мол, мы какие, не то что некоторые! Ну и что, что первый раз за месяц!? К тебе, тетка, вообще никто никогда не придет! Да я за маму ро́дную, кого хочешь урою! Почему это сестра делает укол при нас и не в маске, и туда ли и то ли, что надо, она колет в попу нашей маме (папе)?! Так и ждешь, что сейчас начнут рвать рубаху на груди или бюстгальтер на грудях. Полетят клочки по закоулочкам!
Забота о родителях обычно реализуется через агрессию по отношению к врачам, сестрам. Детишкам жизненно необходимо найти тех, кто заботится об их родителях еще меньше, чем они сами. А медики для этого – самая подходящая мишень! Все то, что дети сами недодали родителям в течение жизни, они требуют от врачей и сестер срочно сейчас, пока предок не отчалил в мир иной.
II
Старенькие родители ухаживают за своими взрослыми больными детьми безропотно и неуклонно. Чаще всего они просто живут в больнице у постели сорокалетнего с гаком сына или пятидесятилетней непутевой дочери с опухолью гипофиза. Так вот сидит у нас в пятой палате чистенькая седая женщина. Ее больной сын скоро умрет. Можно было бы, конечно, выписать его для этого умирания домой, но у кого рука поднимется?
И вот пришла эта Полина Федоровна ко мне в кабинет. Говорит:
– П. К.! Беда у меня случилась. Утром пошла в магазин на углу что-нибудь для Саши купить… Я, знаете ли, покупаю там кефир и творог: у них всегда есть свежее. Надо только на даты на упаковке смотреть.
Возвращаюсь в больницу, а меня охрана не пускает! Говорят, что с сегодняшнего дня на пропуске должна быть круглая печать! А у меня – треугольная. Не сочтите за труд, выпишите мне новый пропуск с правильной печатью! Старый я вам сейчас отдам…
Старушка принялась рыться в объемном портмоне. И тут, в пластиковом кармашке этого портмоне, там, где обычно мамочки носят фото своих детей, я увидел фотографию деда, лысого и морщинистого.
«Вот беда, – думаю. – Сын умирает. Муж – умер. Останется Полина Федоровна одна-одинешенька в бесприютной нашей стране».
– А вы бы, Полина Федоровна, покупали продукты в нашем, больничном магазинчике. Там еще и киоски со всякой выпечкой есть, и кафе… Зачем же вам в такую даль ходить!
– Ну что вы, П. К.! В больничных киосках все так дорого! Да и нетрудно мне пока еще до магазина пройтись. Какая ни есть, а прогулка… Такой у вас в больнице воздух тяжелый!
И сейчас же в кабинет постучали. Дверь приоткрылась, и этот самый умерший, по моему мнению, дед глянул с порога и проговорил страшным шепотом:
– Поля! Ты скоро? А то тут у меня неприятность…
Мы с Полиной Федоровной вышли из кабинета. Фотографический дед стоял, держа в руке на отлете литровый пакет с кефиром. Из пакета тонкой струйкой тек свежий кисломолочный продукт. Санитарка Женя уже бежала к нему из противоположного конца коридора с рычанием и со шваброй наперевес.
Полина Федоровна моментально, как фокусник из воздуха, извлекла полиэтиленовый пакетик и поместила туда дырявый кефир. Течь была ликвидирована. Затем старушка взяла под руку своего мужа и стала ласково выговаривать:
– Ну что ж ты, Павлик! Нельзя тебя ни на минуту оставить! Какой же ты после этого аккуратист?!
Единые в своем горе, грустные, побрели они, как раненый Тянитолкай, прочь в палату к своему сыну. И так мне тяжело вдруг стало. Даже не знаю, от чего. Вроде бы насмотрелся я уже на все и ко всему привык. Может быть, от того, что никто не станет хранить мое фото в прозрачном кармашке потертого портмоне.
Anamnesis vitae