Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга

– На предмет чего ее смотреть?

– Поступила к нам после судорожного приступа. Судороги в течение трех лет. Похоже, что пьет… Сама злоупотребления отрицает. Постоянно принимает различные транквилизаторы. Женщина трудной судьбы, как говорится! Мужа, детей – нет. Три попытки суицида. Психиатры органики не находят. Общаться с ней трудно: чуть что – истерика, слезы с падением на пол. Манерна и демонстративна. Ее уже все специалисты больницы осмотрели, кроме вас.

– И зачем ей нейрохирург?

– Жалуется на утренние головные боли, рвоту на высоте этих болей. Хотя похоже, что рвоту вызывает искусственно. На осмотре нейрохирургом настаивает сама. Грозилась пойти к начмеду или главному, если вы ее не осмотрите. Может, ей МРТ сделать?

– На томографе душа не видна. Давайте историю.

Листаю историю. В anamnesis vitae еще и три непонятные полостные операции. Надо будет уточнить, зачем ей резали живот. Осмотр гинекологом: хронический двухсторонний аднексит[38]. Рекомендовано обследование на ИППП[39]. Во букет! Сколько же ей лет? Смотрю на титульный лист истории болезни. Читаю фамилию, имя и отчество…

И мне делается невыносимо жарко, и одновременно начинает знобить. Встал, открыл окно. Волна холодного воздуха смела со столов бумаги, дверь в ординаторскую с грохотом распахнулась…

– Вы с ума сошли, П. К.!!! – заорала Кубышка.

Закрываю окно. Собираем бумаги. Кубышка ворчит:

– Спать надо больше и по бабам не шастать. Не мальчик уже. Что – плохо стало? Давление?

Говорю:

– Все нормально. Душно у вас, как в террариуме. В какой она палате лежит?

Эту женщину я знаю с детства, с шестого класса. Ближе к Новому году появилась в нашей школе беленькая голубоглазая девочка Лена. Как в новенькую в нее тут же все стали влюбляться. Но настойчивее других был я. Начались эти сладкие детские страдания: записки, многочасовые провожания из школы, ссоры, примирения, ревность.

Вскоре все к нашим отношениям привыкли, и в том, что наши судьбы связаны навсегда, мало кто сомневался.

Незадолго до разлуки мы, уже выпускной класс, поехали на Новый год в Прибалтику. Что-то там не заладилось с программой поездки, и мы большую часть времени провели в Таллине.

Новогодний, волшебный Таллин был засыпан снегом. Отбившись от остальных, мы с Леной бродили по Вышгороду, ездили в Кадриорг, часами сидели в совершенно несоветских таллинских кафе, где ликер Vana Tallinn подавали в крошечных рюмках, а кофе был необыкновенно ароматным. За окнами падал снег. Пахло хвоей и мандаринами. Маленький оркестрик играл незнакомую нам музыку. Беленькую Лену эстонцы принимали за свою и огорчались, когда она обращалась к ним на русском языке. Как же хороша она была! Так и осталась для меня эта девочка синонимом чистого снега и новогодних чудес.

Отец Лены был военным. Вскоре после этой нашей поездки его перевели в другой военный округ, и семья Лены уехала из нашего города. Мы долго переписывались, пытались встретиться. Встретиться было не суждено. Постепенно и очень не скоро я стал Лену забывать. Но даже сейчас, в новогодние праздники, в снегопад и почему-то когда ссорюсь с женою, я ее вспоминаю.

Ничего в этой узловатой женщине не осталось от прежней Лены.

Я ушел из неврологии, поднялся в отделение нейрохирургии. В ординаторской Липкин распекал за что-то медсестру.

Я сунул ему в руки историю Лены:

– Сходи, посмотри эту больную в неврологии. У меня уже времени нет.

– Хорошо. Тут вас Андрей разыскивал. Он поднял в реанимацию из приемного больного в эпистатусе. Мы его оперировали три года назад – опухоль головного мозга. Может быть – рецидив?

Я пошел в реанимацию.

Когда, часа через три, я вернулся в отделение, Липкин доложил:

– Больную посмотрел. Нашего там – ничего нет. Ее выписали. А вот это она вам передала.

С любопытством посматривая на меня, Липкин сунул мне в руку сложенный пополам тетрадный листок. Знакомым почерком там было написано:

«Испугался? Ты всегда был трусоват, красавчик. Прощай».

Anamnesis vitae

К нам в приемный покой привезли старушку. Мы ее госпитализируем. Старушку раздевают и все вещи сдают на склад.

Медсестра говорит (как обычно зычным, хорошо поставленным голосом):

– Бабушка! Деньги, ценности есть?

Испуганная бабуля:

– Ой! А сколько надо-то?

Фотография старика

I

Вроде бы совсем недавно, ну вот только вчера, был я молод и ничего еще из этого тревожного возраста не забыл, но понятнее и ближе мне не молодые, а старики.

Старики в больнице всегда одиноки. Если же их и навещают дети, то лучше бы они этого не делали! После таких «детских неожиданностей» у больных стариков зашкаливает давление, частит пульс и уже никакой феназепам с реланиумом вдогонку не справляются с их тоскливой бессонницей.