Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга

Оказалось, что сюжет был всегда одним и тем же. Кац, среди полного благополучия, неожиданно напивался и входил в алкогольный штопор: начинал пить по кабакам, пивнухам и подворотням с неведомыми «друзьями». За неделю он допивался до психоза. Доброхоты доставляли его домой или, что было чаще, – в нашу больницу. Его отмывали, вводили седативные, «откапывали» и, как в дом родной, отвозили в психушку.

Через месяц Кац, посвежевший и радостный, возвращался в строй. Меня всегда поражало, что ни грамма смущения, растерянности он по возвращении не проявлял. Казалось, что вернулся он не из дурдома, а из круиза по Черноморскому побережью Кавказа. Тут же выяснялось, что в его отсутствие все пришло в запустение и негодность.

– С вами и не выпьешь уже! – говорил наш заведующий, учиняя очередной разгон.

Администрация прощала ему всё. Мы, подчиненные, – его просто любили. Спросите – почему, и я не смогу вам ответить.

Однажды в городском автобусе я случайно услышал разговор двух подвыпивших мужиков:

– Тебя кто лечил? – вопрошал своего друга поддатый мореман. – Кто? Не знаю такого! У нас в области – только два настоящих хирурга – Баяндин и Кац!

Похоже, что и все остальные: врачи нашей больницы, больные, администрация и руководство облздравотдела – придерживались такого же мнения. И в самом деле – Кац легко разбирался в самых запутанных диагностических случаях, умел организовать работу и стремительно и счастливо оперировал.

Оперировал он некрасиво. Манипулировал грубовато, спешил, гемостаз проводил не тщательно, и в рану постоянно подкравливало. Словом, неэстетичное это было зрелище – операции в исполнении Каца! Но больные – выздоравливали. Послеоперационный период протекал у них удивительно легко. Осложнений – не бывало.

Оборвалось все внезапно. Кац умер. Многие объясняли его смерть тем, что Кац бросил пить и почти год обходился без спиртного.

«Не мог он смотреть на все наше говно трезвыми глазами», – объясняли доброхоты.

Anamnesis vitae

Это сейчас я – нейрохирург, а начинал как хирург весьма общий в большой районной больнице. Свою первую резекцию желудка я делал более четырех часов. Этот мой пациент чудесным образом выжил, исцелился и вскоре умер: в пьяном виде он выпал из окна своей квартиры. Я как раз дежурил, и тут звонит травматолог из приемного покоя и говорит:

– Тут вашего бывшего больного привезли. Живот посмотрите. Как бы внутрибрюшное кровотечение не пропустить.

На каталке – тот самый больной, которого я подверг резекции. Исковерканный, окровавленный. Но в сознании. Говорить не может: в груди у него клокочет и кровавые пузыри на губах. При этом смотрит на меня восторженно и с уверенностью в том, что я-то его точно спасу. Не впервой, мол.

Встреча в ночном магазине

Интересно, дали ли Сталинскую премию художнику, написавшему этикетку «Московской особой водки»? Не за эту, с сусальным золотом и кособоким шрифтом, а за ту, бело-зеленую с черными буквами. Дали, наверно, но – секретную, как академику Сахарову за водородную бомбу.

Взял литр «Русского леса». Обидно, конечно, что эта водка – немецкая, но как пьется!

Опухшая от бессонницы кассирша говорит:

– Когда ж вы, мужчина, уже напьетесь?! Как она в вас только лезет…

В самом деле: я сам в себе не помещаюсь, а тут еще такое… Ладно! Блевану за углом – откроются скрытые резервы. Отпуск – имею право. Хотя – при чем тут отпуск?

И тут берет меня за локоть женщина лет сорока в роскошной шубе…

Мы – страна соболей, куниц и водки… Ну и нефти чуть-чуть.

А что имеем? Водка из Германии. Бензин – дорожает. Вот эта шуба, что на тетке, к бабке не ходи – шита в Греции. Зачем, собственно, грекам шубы? Грекам подобают туники и сандалии на босу ногу. И пить вино на берегу Эгейского моря. Глотнет грек вина из фиала, съест виноградину, засмеется, умоется морской водой… Поэтому они все – Аристофаны и Эпикуры. А посади этого Эпикура на берег нашей речки Говнотечки!

Замнем для ясности…

Женщина эта, в греческой шубе, мне и говорит:

– П. К.! Вы меня помните?

Я себя плохо помню по утрам…

– Извините, – говорю, – не помню…

– Наташу К. помните? Я ее мама.

Конечно, я помню Наташу К.!

Вот выздоровевших больных – никогда не помню. Ну выздоровел и выздоровел. Для этого к нам и поступал.

Умерших помню всегда. Наташа К. – умерла.

Мне ее оперировать ох как не хотелось!