Не убоюсь зла

– Доктор, у нее отторжение. Атипичное, но бесспорное.

– Доктор Гарсия, почему атипичное?

– Гм. Иногда она забывается и начинает говорить как три разных человека… двое из которых мертвы. У нее, если можно так сказать, расщепление личности.

– И что? Доктор Гарсия, я не психиатр, и «расщепление личности» для меня – пустой звук. Не понимаю, как это может повлиять на беременность. Мне доводилось принимать здоровых детей у женщин, которые вели себя совершенно иррационально.

– Сэр, я тоже не психиатр, но вижу, что она иррациональна бóльшую часть времени… И насколько я вижу общую клиническую картину, это может свидетельствовать об отторжении пересаженного мозга.

– Доктор Гарсия, в пересадке органов вы смыслите больше моего; я этим никогда не занимался. На мой взгляд, пациентка в хорошем состоянии. Здесь, в этой больнице, мне встречались роженицы, выглядевшие куда хуже. Они успешно рожали и через три дня выписывались. Низкая гравитация способствует быстрому восстановлению. Быть может, она получила травму по пути с Земли?

– Нет, что вы! Эти амортизационные камеры – просто чудо. Миссис Саломон с моей женой ехали в таких. Я за ними наблюдал; Джоан перенесла путешествие даже лучше Винни. Я ехал в обычном кресле и завидовал. Нет, никаких травм не было; симптомы отторжения появились только на этой неделе. – Гарсия нахмурился. – Она не осознает, что ее рассудок помутился. Сознание время от времени проясняется, но моторика ослабевает. Ее молодое сильное тело еще в состоянии поддерживать обмен веществ, но не знаю, как долго это продержится. – Он нахмурился сильнее. – Оно может отказать в любой момент. Жаль, что у меня нет нормальной системы жизнеобеспечения.

Старший врач покачал головой:

– Сынок, мы на дальнем рубеже цивилизации. Я не принижаю вашу специальность, но здесь ей не место. Здесь мы вправляем кости, удаляем аппендиксы и стараемся не допустить эпидемий. Но когда приходит время умирать, мы умираем, чтобы не мешать нашим потомкам. Это касается меня, вас, кого угодно. Даже если привезти сюда весь персонал и оборудование больницы Джонса Хопкинса и Джефферсоновского медицинского центра – вы смогли бы остановить процесс? Обратить его вспять? Будь у вас все нужное, можно ли было бы надеяться на спонтанную ремиссию?

– Нет. В лучшем случае нам удалось бы лишь продлить жизнь на некоторое время.

– Сейчас вы ответили, как по учебнику. А что вы сами думаете, доктор? Пациентка ваша.

– Главное – спасти ребенка.

– Тогда за работу.

Джоан Юнис очнулась, когда ее везли по коридору:

– Роберто?

– Я здесь, дорогая.

– Куда меня везут? Снова в операционную?

– Да.

– Зачем, милый?

– Потому что схватки вовремя не начались. Чтобы облегчить задачу, сделаем кесарево сечение. Волноваться не надо. Это не сложнее, чем вырезать аппендикс.

– Роберто, я никогда не волнуюсь. Ты сам будешь оперировать?

– Нет, заведующий отделением доктор Франкель. Он лучше меня. Ты его знаешь, он осматривал тебя сегодня утром.

– Правда? Я и не запомнила. Роберто, мне нужно сообщить Винни кое-что важное. Насчет имени ребенка.

– Она помнит, дорогая. Все записано. Джейкоб Юнис или Юнис Джейкоб.

– Замечательно! Тогда все в порядке. Пускай только не возятся слишком долго; я никогда не любил ждать на плацдарме.

– Джоан, все пройдет быстро, и ты ничего не почувствуешь. Тебе сделают укол и накачают барбитуратом.

– Почему вы назвали меня Джоан? Забавно. Доктор, меня зовут Иоганн. С Агнес все будет хорошо?

– Да, Иоганн. С Агнес… все будет хорошо.

– Доктор, я уверял ее, что бояться нечего. Кажется, я засыпаю. Если я усну, разбудите меня, когда Агнес повезут рожать?

– Да, Иоганн.

– Спасибо… миссис… Виклунд. Я не… знал… что… может быть так… хорошо.

– Роберто? Где ты? Я тебя не вижу!

– Здесь, милая.

– Прикоснись ко мне. К моему лицу. Я ничего не чувствую ниже шеи. Роберто, я приобрела удивительный год и ни о чем не жалею. Операция началась?

– Еще нет. Дорогая, хочешь поспать?

– А надо? Мне не хочется. Клонит в сон; это приятно, но я бы предпочла не спать. Теперь всё на коленях богов, верно? Время стиснуть зубы, задрать подбородок и тому подобное. Ничего; я счастлива. Дорогой, наклонись, я скажу почему. Ближе… не могу говорить… громко…

– Зажим! Черт побери, сестра, не мешайтесь!

– Все всегда бывает больно, Роберто, все. Всегда. Но бывает то, ради чего не жалко вытерпеть боль. «Привяжи моих кенгуру, друг, привяжи моих кенгуру!» Черт, я не… это… хотела сказать; это все Джейк, опять свои песенки распевает. Он всегда поет, когда счастлив. Наклонись и послушай… ближе… пока я не уснула… Роберто, спасибо, что разрешил тебе отдаться. Так хорошо… касаться… трахаться… когда тебя трахают… Плохо… быть… одной. Ты меня осчастливил… своим телом… дорогой. Теперь мне нужно поспать, но сперва… Ом мани падме хум. Ночью глазки закрываю…

– Доктор, мы ее теряем.

Закричал ребенок, начался новый мир.

– Пульс падает!

(Джейк? Юнис?) (Босс, мы здесь! Хватайтесь! Мы вас держим!) (У нас мальчик или девочка?) (Иоганн, какая разница – это ребенок! «Один за всех, все за одного!»)

Старый мир исчез, и ничего не стало.