Не только апельсины

А потом кого-то действительно стошнило. Маленького мальчика. Его мать его ударила.

«Поделом ему», – злобно подумала я.

Я задумалась, не уронить ли в лужу рвоты новый капор, но знала, что мама все равно заставит меня его надеть.

Я чувствовала себя такой несчастной. Когда Китс[40] чувствовал себя несчастным, он всегда надевал чистую рубашку.

Но он же был поэтом.

Мелани я даже не заметила бы, если бы не обошла прилавок кругом, чтобы посмотреть на аквариум.

Она чистила копченую рыбу на большой мраморной плите. Она орудовала тонким разделочным ножом, а кишки бросала в жестяное ведро. Потрошеную рыбу выкладывала на пергаментную бумагу, а на каждую четвертую тушку клала веточку петрушки.

– Мне бы тоже так хотелось, – сказала я.

Она улыбнулась и продолжила работать.

– Тебе нравится это делать?

Она все еще молчала, поэтому я, насколько могла незаметно (насколько вообще способен человек в розовом пластиковом дождевике), скользнула за чан. Сползающий на глаза капор закрывал обзор.

– Можно мне немного наживки для рыбы? – спросила я.

Она подняла глаза, и я заметила, что глаза у нее чудесного серого цвета, как шерстка кошки у Тех, Кто По Соседству.

– Мне не полагается болтать на работе с друзьями.

– Но я же не твоя подруга, – бестактно указала я.

– Нет, но так подумают.

– Ну тогда я вполне могу ею быть.

С секунду она смотрела на меня пристально, потом отвернулась.

– Пошевеливайся, – подстегнула меня мать, внезапно выходя из-за прилавка с устрицами.

– Можно мне новую рыбку для аквариума?

– У нас едва хватает денег кормить тех, кто уже есть, зачем нам лишний рот? И чертова псина в кругленькую сумму обходится.

– Совсем маленькую. Золотую.

– Я сказала – нет. – Она зашагала в сторону «Трикеттс».

Я почувствовала себя обманутой. Если бы она учила меня читать, как учили других детей, у меня не было бы подобных одержимостей. Я довольствовалась бы ручным кроликом и каким-нибудь богомолом.

Я оглянулась.

Но Мелани исчезла.

Когда мы пришли в «Трикеттс», Мэй и Ида уже сидели там.

Ида с головой ушла в спортивные купоны и малиновый десерт.

– Смотри-ка, это они! – пихнула она локтем в бок Мэй, когда мы вошли.

Моя мама рухнула на банкетку.

– Я на последнем издыхании.

– Хлебни-ка «Хорликса».

Мэй крикнула официантке, которая затушила сигарету и пошаркала к нам. Очки сидели у нее на носу криво и были замотаны лейкопластырем.

– Что ты с собой сделала? – воскликнула Мэй. – Минуту назад ничего такого не было.

– Глупая Мона поставила на мои очки коробку с бургерами, – сварливо ответила та, прислоняясь к стене.

– Котлеты сейчас в камень замораживают.

Официантка махнула над столом тряпкой.

– Именно в камень. Это неестественно, – она протерла пепельницу. – Нет, в самой заморозке нет ничего дурного, но можно и переборщить.

– Можно, – согласилась Мэй. – Еще как можно.

– Тут утром миссис Клифтон была, – продолжала официантка. – Простолюдинка, каких свет не видывал, а строит из себя звезду.

Мама покраснела.

– Я ей прямо в лицо сказала. Я сказала: «Дорин, продукты, что ты в своем “Спарксе” берешь, тут за полцены можно купить».

Ида поддакнула.

– И знаешь, что она ответила?

Мэй сказала, что не знает, но догадывается.

– Она сказала, важная как гусыня, мол, люблю, когда в морозилке у меня качественные продукты, люблю, видите ли, знать, что они свежие, миссис Гримсдитч.

– Ха, ну и штучка! – воскликнула Мэй. – Назвала тебя миссис Гримсдитч, да? Чем ее не устроило просто «Бетти»?

– Вот уж точно, – вставила Ида, – что не так с Бетти?

И все трое возмущенно зацокали языками.

Мама понемногу приходила в отчаяние.

– Миссис Гримсдитч… – начала она.

– Что не так с Бетти? – рявкнула, оборачиваясь к ней, официантка.

Мама беспомощно посмотрела на Иду, но та уже погрузилась в свои купоны.

– «Ливерпуль» против «Роверс», – сказала она Мэй. – Как по-твоему?

– Ну же! – вклинилась Бетти. – Так что будете? Не могу я с вами весь день тут торчать, мне стаканы мыть надо.

Мама была явно расстроена.

– Люди в них плюют и все такое, просто с души воротит.

Она посмотрела на меня.

– Нужна работа по субботам?

Мама просветлела:

– Да, ей нужна.

– Так прямо сегодня можно начать, верно, Бетти? – оторвалась от своих купонов Ида.

– Ага, – откликнулась Бетти, – вон там стоят.

И я взялась за работу, а мама, Ида и Мэй занялись купонами и пили «Хорликс». Я была не против работы, и слюны в стаканах было немного, а кроме того, меня оставили в покое, и я могла вволю думать про рыбную лавку и Мелани.

Неделю за неделей я ходила туда. Просто посмотреть.

А потом вдруг ее там не оказалось.

Мне оставалось только пялиться на улиток-трубачей в витрине.

Трубачи – странные, и это почему-то утешает.

Они понятия не имеют об общинной жизни и размножаются очень тихо.

Но у них огромное чувство собственного достоинства.

Даже когда они лежат отверстием вниз в поддоне с уксусом, в трубачах есть что-то благородное.

А такое мало о ком можно сказать.