Не своя жизнь

– Документы, – сам себе напомнил он и выдвинул нижний ящик письменного стола.

Мама перед отъездом купила пластиковую папку с кнопкой и сложила туда свидетельство о рождении Дениса, его паспорт, личную карточку водителя, еще какие-то справки. Она советовала хранить все документы в одном месте, и сейчас там прибавился загранпаспорт, разрешение на выезд в Израиль, билет на самолет. Денис сунул папку в разбухшую сумку, коленом задвинул ящик…

И тут во дворе взвизгнули тормоза.

Сквозь тонкий капрон тюля Денис видел, как Федоров рванулся к подворотне напротив, но его настигли два выскочивших из машины качка. После первого же удара ногой в живот Мишка упал на изъеденный временем асфальт двора. Его пинали, будто футбольный мяч, а он катался по земле, сжавшись в комок и пытаясь защитить лицо. Еще одна дверь иномарки распахнулась и, будто в замедленном кино, из-за тонированного стекла показалась вначале круглая голова с прижатыми ушами, затем мощные, затянутые в черную кожу покатые плечи Степы. Он что-то бросил своим быкам, те подхватили обмякшего Мишку и поволокли в машину. Охрименко прошелся взглядом вокруг, будто желая проникнуть за окна домов, замыкающих двор с четырех сторон. Денис невольно отскочил вглубь комнаты, затем кинулся в коридор, сунул ноги в кроссовки…

Буквально через минуту он стоял на площадке последнего, седьмого этажа, перед покореженной и проржавевшей дверью на чердак. В последние годы, с появлением в городе бомжей, жэковский плотник периодически навешивал в пробой новый замок, но его регулярно срывали. На счастье Дениса, сейчас замок отсутствовал.

… А раньше чердак не запирали. Когда Денис был совсем маленьким, здесь сушили белье. Тогда многие хозяйки стирали в общественной прачечной, в полуподвале двухэтажного флигеля, под дворницкой. В прачечной имелся топившийся углем котел, несколько огромных оцинкованных раковин, а над ними краны с деревянными ручками, как в бане: один с кипятком, другой с холодной водой. Там всегда было влажно и душно от пара, пахло хозяйственным мылом и стиральным порошком «Новость», из тазов и корыт то и дело слетали искрящиеся хлопья. Женщины стояли босые на деревянных мостках, воду сливали прямо под ноги, и сквозь бруски решетки было видно, как она устремляется в угол и закручивается пенной воронкой над выпуском в бетонном полу.

Дениске нравилось забегать в парной полумрак прачечной, глядеть, как мелькают над тазом белые мамины локти, слушать, как громко переговариваются женщины, перемывающие косточки кому-нибудь из соседей.

После стирки мама подхватывала таз с выжатым бельем, упирала его в бедро и звала сына помогать. Они шли на чердак, и там Дениска подавал ей скрученные в жгуты наволочки, простыни, пододеяльники. Мама встряхивала их, расправляя, и развешивала на натянутых меж стропилами веревках. Потом, к вечеру или на следующий день, они шли снимать жесткое – мама всегда подкрахмаливала, – теплое и пахнущее чистотой белье.

Когда Дениске было лет шесть, прачечную закрыли. В дом провели горячую воду, у многих завелись стиральные машины, и хозяйки стали сушить белье в квартирах, а чердак превратился в склад ненужного хлама и вотчину мальчишек.

Там, соревнуясь в ловкости, раскинув руки, они шагали по извивающимся закутанным в изоляцию толстым трубам, нагибались под нависающими стропилинами, чтобы не коснуться их головой, а затем соскакивали в войлок вековой слежавшейся пыли, оставляя в нем две ямки. А где еще найти столько мест для игры в прятки? Можно было прилечь за широченной балкой, зажав нос и рот, чтобы не наглотаться пыли и не чихнуть, а можно за старой оттоманкой с вылезшими пружинами. Пока водящий считал, был шанс убежать далеко и оказаться над соседним подъездом – ну-ка, найди! Или затиснуться под самый скос крыши и затаиться за кучей поломанных стульев и табуреток.