Не судьба

— Вот тоже, ничтожнейший из людей, дворник или почтальон, а ему все равно дают — за то, что свою работу выполняет. Наша письмоносица Клавдия, она ведь пенсию разносит, а ведь не просто ж так таскается по всему району — она с каждой своей подопечной, что не могут сами сходить, по рублику по два имеет — как благодарность. Хотя и обязана. Или я, вроде тоже тружусь, как пчела. А вот попросит воспитатель, дескать, поработайте у меня, Василий Петрович, получше, не обижу. Я обязан поработать получше, но все ж знают, работает дворник или нет, зарплата капает. Вот и стараюсь за рублик, за треху. Кто сколько даст. Так что это все… вот их, что вам дал, их не так жалко, как те, что выдают пятого и двадцатого, — он подумал и прибавил: — Хотя может и жальче. Ведь я ими трудился, зарабатывал, а не как всегда.

И замолчал. Снова ушел к себе, теперь у него появилась привычка, не выслушав слов соседей, в ответ на его монолог, запираться, оставаясь наедине с бутылкой. Долго молчать, но мало пить, лишь изредка включая радио на канале «Орфей» — слушая классическую музыку. А потом, когда надоест — Михалыч не мог слушать долго ни классику, ни современную эстраду последнее время, хотя прежде упивался именно ими — снова возвращался к новостным передачам, к первой или второй кнопке трехпрограммника и впитывал то, о чем говорила Москва, а потом выходил, чтоб снова выдать свой монолог. В последние недели перед новым годом таких оказалось немало. Особо его зацепил новый закон о выборах, принятый в первые дни декабря внеочередной сессией Верховного Совета. Не то в шутку, не то всерьез, он заметил, что в следующем году непременно попробует выдвинуться.

— А чем я плох. Государством у нас, по мысли основателя, может управлять кухарка. Я-то лучше. Я жизнь знаю. У меня судьба сложная. Я свою кандидатуру точно выдвину на собрании ЖЭКа.

— Если ему позволено будет… — попытался оборвать я хмельную мысль Михалыча.

— Тогда пойду в исполком, там предложусь. Все же дворник, и экзотика и член партии. Да еще и вон с какой судьбой, сын партизанки. Правда, с отцом беда, но люди любят непростые жизненные истории, а я — самое то.

Потом он говорил и про талоны на мясо, вводимые с января, рассказывал про дефицитный — впервые в истории — бюджет Союза: мол, может, хоть так товары появятся. Михалыч плохо понимал, что это такое, ему казалось, что это напрямую связано с пустеющими прилавками. Оля пыталась ему объяснить, кажется, не понял, поскольку назвал нас проходимцами, жирующими на простом народе и спекулянтами, которых никто не собирается по воле сокиного сына ловить и сажать. Я только заметил в ответ на его возмущенные вопли, что сейчас временно не спекулирую, безработный, Михалыч вдохнул побольше воздуха, чтоб порвать меня окончательно, да вдруг сдулся, попросил прощения. И все одно добавил: надо работать, без этого страну загубим. Вспомнил, что может помочь.

Работу я нашел сам. Не стараниями соседа или солнышка, через знакомых, у которых сыскалось местечко в ателье «Мария». Пускай оно и женское, но с новогодья станет и мужским тоже, небольшое отделение, там как раз мне место и найдется. Правда, придется подождать, если не против. Я оказался не против, больше потому, что другие кооперативы предлагали лишь кроить и строчить уже по готовым схемам, к примеру, ту самую «варенку», которая еще год и вполне может выйти из моды, сменившись чем-то, более классическим. Джинсы они такие, любят неизменность, иначе бы не просуществовали столетие с хвостиком. А мне хотелось хоть немного поработать самому. Быть может, предложить что-то клиенту из своего загашника, на что он бы обратил внимание и согласился носить. А что еще надо дизайнеру?

Узнав, что я все сам себе нашел, Оля вздохнула с облегчением. Одной проблемой меньше, а ведь их и так немало. В декабре и начале января она занималась приготовлениями к свадьбе, договаривалась, приглашала, готовила и обращалась в разные шарашкины конторы, которые должны были исполнить ее заветные мечтания, вроде открыток с сердечками и цветов из цветных салфеток на столы. И еще много чего, что она намечтала — кажется, с времен прошлой, не слишком удачно вышедшей свадьбы, поминать всуе которую она не собиралась. А я старался и не напоминать ей о прошлой неудаче. И вообще не попадаться под руку, когда Оля находилась в своем полете фантазии. Получив от меня сообщение, что с моей стороны за столом все же окажутся два однокашника, она успокоилась и более не приставала ко мне с тем, чтоб я мог, по незнанию всех тонкостей свадебных хлопот, сделать не так или, того хуже, испортить вконец. А потому я оказался предоставлен сам себе и занялся тем, что у меня не шибко, но все же получалось — расследованием.