Не судьба

— Не «куклы», — холодно произнес Чернец. И тут же добавил: — Чего ждешь, катись. Не задерживаю.

Брюзга взял меня под белы ручки и вытащил на свежий воздух. Но я еще с полчаса сидел неподалеку от ресторана, на автобусной остановке, пропуская номера, приходя в себя и никак не в силах поверить, что в карманах пальто рассовано сто тысяч, да нет, ерунда, сто тысяч, — что я выбрался живым и здоровым. И что вторая фаза, за исход которой боялись мы оба — и я, и Оля, наконец, завершилась. Успешно. Кажется.

Глава 32

Я с трудом добрался до дома. Оля, дежурившая возле подъезда, буквально подхватила меня на руки и дотащила до этажа. Сил не осталось. Только когда раздела, растерла, а ведь на улице не просто колкий ветерок, разыгралась настоящая метель, и хотя температура не особо отклеилась от нуля на термометре, внутри все сжалось и застыло. Я еле дошел с автобуса, при этом пот лил с меня градом. А ведь столько всего надо было сделать — причем не сидя возле «Сулугуни» на скамеечке остановки.

С трудом добрался до сбербанка, больше для того, чтоб хвоста не оказалось, а если и был, то донес Чернецу, что я свалил все деньги на книжку, и обратно их не вернуть. Если был этот хвост вообще. Я действительно положил на депозит, но только десять тысяч, чтоб бдительные органы ничего не заподозрили. Остальные отнес, тоже петляя, на Центральный вокзал, где и положил в камеру хранения. Вместе с сумкой, в которой они, завернутые в сегодняшние «Известия» и лежали. И только потом, подкрепившись в буфете, отправился в обратный путь. Под конец, когда вроде бы действительно пора праздновать небольшую викторию в большой битве, которую мы затеяли, меня и скрутило конкретно. Действительно, еле добрался до дома, хорошо Оля догадалась выйти встречать.

— Опять, небось, куда-то ходил? Ты от Чернеца должен был уйти еще невесть когда, что там тебя так проверяли? Я вся на нервах, еще немного, сама бы пошла.

— Вот именно тебя там не хватало, — через силу ответил я, осторожно прихлебывая чай. Зубы постукивали о края кружки, но я начал уже немного приходить в себя. Оля накрыла меня, дала таблетку цитрамона. И накапала валерьянки. Все вместе.

— Так выкладывай, куда тебя понесло.

— Через Сциллу и Харибду. Я деньги сдал.

— Ты все же… сколько? — мы шептались, чтоб Михалыч не прознал про наши деяния, ему еще этого не хватало, и так в себя не мог придти никак после поражения в горисполкоме. Я подал ей пачку банкнот и книжку.

— И еще восемьдесят в надежном месте.

— Ты с ума сошел. Туда мотался? Я… я думала, ты в типографию пошел. Туда даже позвонила. Хорошо, никто не ответил. Кстати, а это правильный номер?

— Слава богу, неправильный. У тебя ошибка в последней цифре. Но к Ирине я не ходил. Мне там больше делать нечего. Я все выяснил. Она была последней любовью Артура и на этой любови он и погорел. Из-за нее и погиб.

Она даже отшатнулась. Просто для того, чтоб посмотреть мне в глаза. Не сошел ли любимый с ума.

— Я в порядке. Я… тебе не рассказывал, прости. Но это факт. Если б Артур не завел себе еще раз Ирину, быть ему живым до сих пор. Наверное. Виктория из-за этого свихнулась и позвала своего брата-афганца, а он…

— Подожди. Я ничего не поняла.

Пришлось рассказать все в деталях — как смог. Оля слушала, не перебивая, что для нее практически невероятно, гладила меня по руке, той, в которой не пытался удержать неподъемную чайную чашку. Наконец, произнесла:

— А как же теперь? Ты и она. Ты ничего не будешь делать — в ее отношении? — все же Артур твой друг.

— Вот чем больше узнавал Артура, тем больше понимал, что выдумал его себе и… Ничего не буду. Там и так мерзкая история вышла. Пусть Виктория сама разбирается, кто прав, кто виноват. Я больше не полезу.

А сам поглядел в сторону прихожей, мысленно представив себе вешалку, на одном из крюков которой висел мой «петушок» — и по сию пору модная вязаная шапка с венчиком над макушкой. Такие наше предприятие изготавливало еще, когда шерсть была доступной и качественной. После переключились на хлопок и лен, а вот этот головной убор — я его так и ношу, каждый сезон, уже не замечая, не вспоминая. Нет, раньше понимал, вспоминал, с теплом и приятством, а сейчас, как Елена, иногда придумываю что-то себе, что-то удобное, теплое, лживое. Только теперь, после признаний Ирины, после рассказа Виктории как-то удалось захлопнуть страницу. Наверное. Я еще сам не убедился в этом. Ведь память, она такая.

— А что же мне не сказал? Или боялся, что буду…

— Прости. Пока сам не помирился с собой, с ним, не попрощался, не мог. Вот только теперь и говорю, видишь, совершенно спокойно. А раньше…

Я обнял Олю — хоть сейчас руки перестали дрожать. Уткнулся в ее волосы, почувствовав теплый запах ландыша. Она прижала к себе, сильная, уверенная — так ей хотелось, чтоб мне казалось — целовала, обнимала, шептала в ухо нежности. Я окончательно размяк, будто литр сивухи выпил. Голова сделалась чугунной, непрошибаемой.