Не судьба

Удивительно, но Чернец мне сразу напомнил Михалыча. Вот чисто зрительно — тот же цвет волос, прямой пробор, только более зализанный, да и форма лица, кажется, похожа. Вплоть до того момента, пока он не встал — Протопопов оказался на полголовы ниже дворника, куда суетливей в движениях, не то, что наш размеренный неторопливый подметатель, и взгляд темных глаз, скрывающихся под кустистыми бровями, куда острее и жестче. Да и костюм, которых дворник терпеть не мог, стоил как две или три зарплаты моего соседа. Хотя да, на днях Михалыч действительно обрядился в старую, поношенную двойку, которую я слегка затачал, отправляясь в горисполком, где решалась его судьба.

Шутка сказать, наш дворник все же решился поучаствовать в выборах — в конце марта избирался съезд народных депутатов СССР. Я думал, шутит, да все так решили, ибо всерьез многие слова дворника, пущенные им на ветер, давно уже не воспринимали. И вот пожалуйста. Принарядился, причепурился, и поехал. Даже такси заказал, чтоб пыль на костюм не осела. Словом, решил произвести впечатление.

Я его не отговаривала, а вот Оля — она почему-то решила охладить пыл. Долго объясняла что-то, закрывшись с ним в кухне, пока Михалыч не выскочил оттуда красный и потный и, выругавшись от души, заявив, мол, не переспорите. Вечером следующего дня, вернулся из горисполкома в точно таком же состоянии. Первым делом подошел к Оле.

— Все ты, чертовка, сглазила меня, как есть, сглазила.

Он выпил по дороге, но немного. Но подобным Михалыча я давно не видел, вообще, пожалуй, с того приснопамятного дня, когда он узнал, что наши бараки будут расселять в двухтысячном. Тогда он тоже тяпнул, вроде бы, перед тем, как вернуться.

Вот так и в тот день. Михалыч пришел, сразу принявшись тужить, собачиться с солнышком и укорять меня. Потом отошел, рассказал, как и что прошло в верхах.

Его там тоже не приняли всерьез. Несмотря на все заявления. На программу, которую он собственноручно, втихую от всех нас, составил, и не нахватав того или другого из газет — нет, все, как видел, как чувствовал. Действительно готовился и понимая, насколько он может быть смешон как кандидат, старался произвести впечатление. Сперва в ЖЭКе, но там заявили, что не обладают правом выдвигать кандидатов, и переправили дворника в исполком, те же подняли на ступень повыше, тоже отмахнувшись. О том, куда он ходил и что представлял, как долго писал речи, Михалыч словом не обмолвился. Может, зря, мы бы помогли. Оля точно, правда, она сама никак не могла принять его действия всерьез, потому и злила и доводила своей непробиваемостью соседа. Который действительно хотел что-то поменять, и готовился, упорно, усердно, как никогда прежде.

И проиграл. Быть может, именно потому, что представил себя никогда не виданным. А может, его не восприняли и по той причине, что у горисполкома и так имелся надежный кандидат. Не сын партизанки и неизвестного отца, а серьезный партработник со стажем, за которого все одно проголосует большинство, привыкшее именно к таким персоналиям и отнюдь не жаждавшее, как в мегаполисах, крутых перемен. Кажется, вообще не жаждавшая ничего нового. Хотя, наверное, дворник бы им пришелся по душе. Я честно сказал об этом Михалычу, тот только рукой махнул.

— Сам дурак, что полез. Кому я нужен, разве что как шут гороховый. Да там таких и так небось много будет. Вон теперь какой закон приняли, каждое крупное предприятие может выдвинуть. Небось и выдвинет, представляю, сколько таких, как я, будет.

Он совсем скис, а я все же попытался узнать, что его так дернуло. Но Михалыч только рукой махнул.

— Тебе не все ли равно? Никогда никем не интересовался, если б не я, на теперешнюю жену не взглянул бы, а вдруг надо душу выворачивать. Меня и так вывернет скоро от всех вас. Да, вот такой я. Не по нраву мне эти перемены. Ничего хорошего от них ждать не приходится, все зло. И власти дурят и народ кликушествует, все хороши. Только б раскачать да так что потом не вычерпаешь. Ассенизаторы нашлись.

Он сам понимал, что городит не то и не о том, но остановиться не мог. Его несло, он вспотел, махал руками, потом немного придя в себя, успокоился и сел. Вошла Оля.

— Михалыч, не обижайся на меня, зла не хотела. Но правда, тебе сперва надо в сам исполком избраться, а уж оттуда…

— Серьезно, — согласился я. — Опыта наберешься, людям покажешься, так и пойдет.

— Я дворник, а не общественник какой. Мне махать метлой положено, а не штаны протирать. Уж так повелось, так и идет.

— Но ты сам хотел.

— Я слово хотел донести, это другое. А дворник — да я так им и сдохну. Что уж тут непонятного.

Мы долго его уговаривали, но не уговорили. Только сам Михалыч, наверное, назло нам, уговорил бутылку «Столичной» пока беседовали. Его окончательно развезло от крепкого градуса, после чего он заснул на середине собственной фразы.

— Так чего пришел, странник?

Я вздрогнул, отбрасывая сторонние мысли. Поднявшись, Чернец указал мне на место, одной фразой охлаждая мой пыл. Сел сам, так же взглядом отправив всех, кроме своего поверенного, вон. Двери неслышно закрылись.