Не стать насекомым

И что интересно и даже удивительно — как недолго продержалась мода на то, что мы привыкли называть постмодернизмом (включая в него и концептуализм, и авангард, метаметафоризм, пародирование, соцарт и т. п.). Входящие в литературу в конце 90-х — начале 00-х оказывались в основном реалистами. Фантасты, фэнтезийщики, детективщики, различные экспериментаторы в области словесности (а их всех огромное множество, и есть очень талантливые), как и в советское время, остались на периферии литпроцесса. (Правда, в советское время их или запрещали, или очень прочно сдерживали, сегодня же у этой литературы есть предостаточно журналов, издательства или редакции в крупных издательствах, есть, наверное, и огромная армия читателей, но нет главного — широкого обсуждения этой прозы, споров и страстей.)

На страницы толстых журналов вернулся реализм, издательства постоянно основывают серии вроде «Современная российская проза», «Проза жизни» и т. д. Но тот ли это реализм, что был до переломных 90-х? Конечно, нет. Почти во всей современной реалистической прозе чувствуется влияние той волны открывшейся нам литературы. Да и вряд ли бы лет тридцать назад прозу Олега Зайончковского, Александра Иличевского, Ксении Букши, Сергея Шаргунова, Олега Зоберна, Ирины Мамаевой, Василины Орловой, Германа Садулаева и многих других назвали бы реализмом.

Благодаря той волне стали писать по-другому и старые реалисты Нагибин, Астафьев, Маканин, Курчаткин, Проханов; даже Борис Васильев свою «Глухомань» написал иначе, чем предыдущие повести и романы. Одним эти метаморфозы понравились, у других вызвали активное неприятие (особенно в отношении прозы Нагибина и Маканина), но иначе и не могло произойти. Реализм вернулся обновлённым, более ярким, богатым, свободным. То, над чем в 70-е бился Виль Липатов (по крайней мере в плане формы — «Серая мышь», «Игорь Саввович»), и потерпел в итоге неудачу, в 00-е утвердилось.

В 00-е вошел в обиход художественной литературы термин «человеческий документ» — почти лишённая беллетристических приёмов, почти бессюжетная, зачастую написанная от первого лица, очень похожая на описание действительно произошедшего, очень достоверная проза. С такими документами дебютировали Денис Гуцко, Александр Карасёв, Аркадий Бабченко, Ирина Денежкина, Дмитрий Нестеров, Антон Тихолоз, Алексей Ефимов, Василий Авченко… Вряд ли они отталкивались от исповедальной прозы шестидесятников, скорее всего — от той же возвращённой или открытой 90-ми литературы: Лимонов, Селин, Миллер, Камю, Сартр. Или, что ещё вероятней, писать их так, предельно достоверно, заставила инстинктивная потребность рассказать о том, что произошло с ними, с их близкими.

Многие, начавшие с «человеческого документа», за несколько последующих лет успели стать настоящими писателями-художниками, пишущими разнообразно, образно, но, что отрадно, по-прежнему достаточно убедительно фактически, психологически…

Необходимо отметить, что и большинство тех авторов, кто в 90-е являлся символом постмодернизма (опять же — в его собирательном значении), всё сильнее приближаются к реализму. «Лёд» и «День опричника» с «Сахарным Кремлём» Владимира Сорокина, по сути, реализм, правда, прозрачно-иносказательный; вполне реалистична последняя проза Пригова; всё меньше мистики и отсылок в прошлое, перепевов у Пелевина; всё ближе подходят к обновлённому реализму Андрей Бычков, Михаил Елизаров, Дмитрий Горчев…

Сейчас, в конце 2009 года, очевидно, что реализм за это десятилетие вновь стал центральным течением в русской прозе. Хотя, ещё раз отмечу, реализм обновлённый… Фактически то же самое случилось и почти сто лет назад — из тумана Серебряного века реализм вышел совсем не тем, чем был в 1880-е годы. И старенький Лев Толстой, олицетворение классического русского реализма, в этом обновлении активно поучаствовал.

В общем-то, как известно, всё в мире повторяется. Литература не исключение.

4. Критика и её критики

В уже упоминавшейся выше статье «Свечение на болоте» (2004) я, может быть, чересчур пафосно, объявил о рождении новой критики. Но, в целом, этот пафос оправдался. Валерия Пустовая, которая в той статье символизировала новую критику, продолжает будоражить литературный круг новыми суждениями и идеями; активно работают (в 2004-м они только начинали) Андрей Рудалёв, Алиса Ганиева, Марта Антоничева, Дарья Маркова, Елена Погорелая; из истории литературы и рецензий в актуальную, аналитическую критику включился Сергей Беляков. Правда, очень редко выступают стоявшие у истоков течения «новый реализм» в самом начале 00-х Сергей Шаргунов, Максим Свириденков, Василина Орлова.

Второе дыхание, кажется, обрели и те, кто сравнительно недавно предрекал литературной критике скорую смерть или, в лучшем случае, лишь обслуживание книжного рынка.