Не спи под инжировым деревом

– Эта женщина не знает, что она умерла. Она не была готова к смерти и поэтому не осознала её. Теперь она думает, что вы незаконно проникли в её квартиру и живёте здесь.

– Как же она не была готова к смерти? Её крыса укусила. Обычно перед тем, как умереть от укуса крысы, люди долго мучаются в больнице. Она не могла не заметить. И потом, мы давно живём здесь, и она никогда не обращала на нас внимания. Даже мыла нашу посуду…

Бахрам строго посмотрел на меня, и я почувствовал что-то вроде угрызений совести за безжалостную эксплуатацию несчастного призрака.

– А теперь она заметила вас, потому что вы, как я вижу, сами одной ногой в могиле. Прошу прощения, конечно.

Мне стало как-то нехорошо. Я вспомнил один случай, произошедший со мной в детстве. Тогда отец ещё жил с нами. Оба моих родителя, как мне тогда казалось, были отлично осведомлены о моей фобии воздушных шариков, но по каким-то одним им известным садистским соображениям постоянно приносили в дом эти самые резиновые пузыри ужаса.

Однажды в наказание за какую-то мелкую шалость мою любимую игрушку спрятали на шкаф. Дождавшись, пока родители оставят меня в доме одного, я предпринял дерзкую эскападу, подтащив к шкафу обеденный стол, взобрался на него и начал шарить рукой по пыльной поверхности, пытаясь нащупать свою игрушку. Но вместо неё я угодил пальцами во что-то тёплое и липкое. Завороженно отведя руку на себя, я увидел, что от моих пальцев, как в фильме ужасов, тянутся иссиня-чёрные нити непонятной полужидкой массы. Завопив во весь голос, я свалился со стола на пол. Впоследствии выяснилось, что наверху лежал забытый воздушный шар синего цвета, он растаял под жарким апшеронским солнцем и превратился в эту инфернальную клейкую массу. Кажется, тогда я испытал самый большой ужас в своей жизни.

И вот сейчас, стоя перед спокойным и вежливым Бахрамом, я почему-то вспомнил свои чувства тогда – как в страшном сне от пальцев, словно одетых в чёрные блестящие напёрстки, тянется расплавленная темнота, вызывая примитивный, незамутнённый ужас.

– Что значит – «одной ногой в могиле»? – пискнул я.

– Ничего такого страшного, не переживайте, – поспешил успокоить меня Бахрам. – Вы абсолютно здоровы, и несчастные случаи, мне кажется, вам пока не грозят. Но каким-то образом вы слегка заступили на территорию мёртвых. Так мне это видится.

Я промолчал.

– Мне придётся посидеть здесь некоторое время, – мягко сказал Бахрам. – Надо поговорить с этой душой и объяснить ей ситуацию.

– Конечно, – буркнул я. – Вам что-нибудь понадобится?

– Нет, нет, – приятно улыбнулся он. – Только покой.

Он уселся, скрестив ноги, прямо на пол в центре гостиной и прикрыл глаза. Несколько минут я стоял рядом и пялился на него, неподвижного. Потом пожал плечами и пошёл попить чаю. Сайка вчера впервые сама испекла печенье, и сейчас мне предстояло отведать его. У меня имелись некоторые опасения. В моём представлении лучшее, что могла бы приготовить моя возлюбленная, – это слабительный чай для похудения.

Вернувшись из кухни с несколько изменившимся отношением к кулинарным способностям Саялы (печеньице оказалось вполне съедобным, хотя и не радовало вкусовые рецепторы в той степени, в какой полагается печенью), я увидел, что мой гость так и сидит на полу.

– Всё нормально? – рискнул осведомиться я, но ответа не последовало. Призрак тоже бездействовал. Вскоре мне позвонили и попросили срочно возвратить к жизни какое-то издохшее железо. Поколебавшись, я оставил Бахрама одного в квартире. Вернулся через пару часов, взмыленный, покрытый пылью и злой, а буддист всё так же сидел на полу, умиротворённый, и мне показалось, что вокруг него даже как-то прохладнее.

В половине седьмого мама вернулась домой, а Бахрам так и не сдвинулся с места. Даже негодующие мамины вопли не заставили его выйти из глубокой медитации, в которой он, должно быть, пребывал. Я отправился в Finnegans, на свою средо-пятничную вечернюю работу, а тибетский монах всё ещё продолжал сидеть. На всякий случай я запугал маму, сказав ей, что он умеет левитировать и убивать людей ударом в пять разных точек тела, чтобы она не лезла к нему и не пыталась прогнать из дома или продать ему фильтр с кастрюлей.

В ирландском пабе, как всегда по пятницам, яблоку было негде упасть. Я пришёл первым и поздоровался с официантом по имени Фикрет. Он, обычно дружелюбный, как-то странно дёрнул головой в мою сторону, словно передумал здороваться со мной на полпути, и отошёл в другой конец зала. Меня это слегка задело, а потом я подумал: у нас ведь немало общих френдов в Facebook, наверняка он читал о моей смерти и теперь считает меня сумасшедшим, или, что хуже, каким-то аферистом. Хотя, если подумать, аферист я и есть. Нагрел руки на любви народа к покойникам, которых они не ценили при жизни. Потом пришла Сайка, и я перестал думать о Фикрете.

– Я съел все твои печеньки, – слегка преувеличив, сказал я своей девушке. – Мне очень понравилось.

Сайка заулыбалась, а потом стала серьёзной.

– А я сегодня познакомилась с Илькином.

– Что?! – заорал я. К счастью, мой крик растворился в общем шуме.