Не спасай обречённого!

Раиса Фёдотовна: – Этот бомж… хоть в морге лежит. А наш мальчик (плачет) где-то в лесу под сосной… распластался и… не дышит. Как бездомная собака, там валяется!

Роман Павлович: – Да! Валяется… только не под сосной, а, где-нибудь, на хате, у своих друганов, и пьяный в задницу! Я-то своего сынка знаю. Слава богу, если это не так, как я говорю.

Раиса Фёдотовна: – Пусть уж лучше будет так: пьяный, обкуренный, грязный, но… живой.

Роман Павлович (берёт её за руки): – Успокойся! Прошу тебя. Может быть, не так всё и плохо. Он не такой уж и глупый, чтобы верить какому-то Ваньке Сусанину. Если он его в самую глушь поведёт, то Федя ему твёрдо ответит, как Ленин: «Мы пойдём другим путём!» (напевает). «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!».

Раиса Фёдотовна: – Вот и сделали былью эту… жуткую сказку. Уже нет на свете ни одной страшилки, какая бы в России ни стала былью.

Роман Павлович: – Нет. Я утверждаю, что добрых сказок гораздо больше (ласково, как ребёнку). Ну, помнишь сказку про Машеньку? Конечно, помнишь! Эту самую Машеньку подружки взяли в лес по ягоды или по… грибы. Неважно. И вот эти скверные подружки, юные Сусанинки, завели её в глухую чащу и бросили. С подлянкой были девочки и с явным врождённым Синдромом Сусанина. Генотип вещь серьёзная! А Маша поаукала малость, но и мозгами стала раскидывать. Переночевала у трёх медведей, поужинала там на шару, поспала, отдохнула хорошо, как в отеле пятизвёздочном, посмотрела телеви… Нет. Совсем не то говорю. Телевидения, слава богу, тогда в России не наблюдалось. Потому и дураков, и сумасшедших зарегистрировано сейчас гораздо больше, чем раньше…

Раиса Фёдотовна: – О чём ты, Рома? Какая такая Машенька?

Роман Павлович: – Я о том, что она нашла выход из экстремальной ситуации и ещё по полной программе кинула трёх медведей. Прикинь! Ни одного, а целых трёх. А чем наш Федя хуже Машеньки?

Раиса Фёдотовна: – Достал ты меня своими медведями! У тебя уже в речах не логика, а сплошная берлогика. Ты забыл мне сказать, что Сусанинское движение корнями идёт из глубокой древности и отражено даже в сказках и легендах Дохристианской Руси.

Роман Павлович: – Сейчас я попытаюсь позвонить Феде по мобильному телефону (шарит во внутреннем кармане пиджака). Ага, нашёл.

Раиса Фёдотовна: – Нет, уж лучше я (достаёт мобильник из сумочки, набирает номер, прикладывает телефон к уху). Молчит. Упорно молчит! (кладёт мобильник назад, в сердцах). Да что это за жизнь такая!

Роман Павлович: – Но если он явится домой без грибов…

Раиса Фёдотовна: – Ты сам уже похож на мухомор!

Роман Павлович: – А ты бледнолицую поганку!

(в бешенстве вскакивает): – Я…на поганку?! А твои эти шлюшки…Вали, Лизы, Люси… Они добрые феи, да? Да они только потому уже давно перестали стоять вдоль автотрассы Москва – Питер, что шофёры принимали их за дорожные знаки!

Раиса Фёдотовна: – Преувеличиваешь! И успокойся! (уже потише). Я тоже могу многое сказать, но молчу, потому что… (в сердцах). Плюну на всё и тоже, как и ты, буду беззаботно петь!

Раиса Федотовнарешительно идёт к гитаре. Роман Павлович молча перебирается на кресло. Она играет и поёт:

– От обиды муж мой спятил,

Жить со мной не захотел

Объявил он мне, что дятел,

В лес дремучий улетел.

Перед миром всем ославил,

Жизнь пошла на перекось.

На кого меня оставил?

Дома, что ли, не жилось?

Ты слети с макушки дуба.

Ну, за что такая месть?

Если я тебе не люба,

Значит, дятел ты и есть.

Не стучи свою морзянку,

Без тебя в тоске хожу.

А ругалась я за пьянку.

Больше слова не скажу.

Старый дробовик найду я

И пойду я в лес, на стук.

Жизнь мою ты, молодую,

Погубил пернатый друг.

Лучше был бы ты калека,

Вечно ползал во хмелю.

Превращайся в человека,

А иначе – застрелю!

Ты слети с макушки дуба.

Ну, за что такая месть?

Если я тебе не люба,

Значит, дятел ты и есть.

Не стучи свою морзянку,

Без тебя в тоске хожу.

А ругалась я за пьянку.

Больше слова не скажу.

Отобрал ружьё лесничий,

Проводил меня домой.

Я люблю твой образ птичий.

Пусть ты дятел, но родной.

В человека превращайся,

Всё прошу я, так и быть,

И ко мне ты возвращайся.

Выпить есть и закусить.

Ты слети с макушки дуба.

Ну, за что такая месть?

Если я тебе не люба,

Значит, дятел ты и есть.

Не стучи свою морзянку,

Без тебя в тоске хожу.

А ругалась я за пьянку.

Больше слова не скажу.

Её песня завершается очередным телефонным звонком. Роман Павлович снимает трубку, прикладывает к уху и нервно говорит: