Не могу представить, что будет завтра

Он. По пути сюда я видел одну лужайку перед домом. В доме было темно, а лужайка была заполнена белыми журавлями. По меньшей мере двадцать белых журавлей бродили по лужайке.

Она. Неужели?

Он. Сначала я думал, что у меня видения.

Она. А это было виденье, виденье белых журавлей.

Он. Я думаю, это перелетные птицы по пути на юг.

Она. Ну да, они просто остановились на лужайке перед темным домом, чтобы выбрать нового вожака, потому что старый взял неверный путь, дезориентировал стаю, потерял высоту, верно? Так что они остановились на лужайке перед темным домом, чтобы изменить свой навигационные планы или просто чтобы почувствовать холодную вечернюю траву под ногами, перед тем, как продолжать полет.

Он. Всего квартал отсюда. Хочешь, пойдем и постмотрим их?

Она. Нет. Твоего описания вполне достаточно. Однако если хочешь вернуться и еще раз на них взглянуть, иди. Я думаю, они тебя примут в стаю в твоем белом костюмчике.

Он. Горничная сегодня не приходила?

Она. Приходила, но не смогла войти, дверь была на засове.

Он. Почему?

Она. Мне не хотелось, чтобы она тут поднимала весь этот шурум-бурум. Она стучала, звала и стучала, а потом махнула рукой — и ушла…

Он. Все, как вчера вечером. Карты еще на столе, а на тебе все еще белое платье с винным пятном.

Она. Я с прошлого вечера в спальню не поднималась. Допила вино и заснула на софе. Ох, ужина сегодня не будет. Во всяком случае, не для меня. Открыла было на кухне холодильник, но меня от одного вида затошнило, не говоря уж о запахе. Так что пойди на кухню и сделай себе сэндвич, съешь что хочешь, а я пока разберусь с картами.

Он. Я что-нибудь сделаю для нас обоих.

Она. Нет, только для себя! Слышишь! И съешь это там, на кухне.

Он уходит из освещенного пространства.

Бредет назад к проему окна и поднимает руки так, будто открывает занавески.

Страна дракона, страна боли, страна, где жить нельзя и где все же живут. У каждого, пересекающего эту огромную бесплодную землю, есть своя отдельная тропа, по которой он идет в одиночестве. А если жители, исследователи Драконовой страны, посмотрели бы вокруг, они увидели бы других исследователей, однако в стране этой, в стране невыносимой боли, боли, которую они выносят, каждый настолько поглощен, настолько оглушен и ослеплен своим собственным маршрутом, что он не ищет никого и не видит других, ползущих вместе с ним. Все вверз, все в горы по очень крутому склону. Путь ведет тебя на вершину голой Сиэрры. Я не пойду. Не хочу туда, где больше нет выбора. Остановлюсь на грани Сиэрры и откажусь идти дальше. Я читала как-то об одной старой эскимоске, которая, поняв, что подходит конец, попросила вынести ее из родного иглу и положить на кусок льда, что откололся от основной льдины, так, чтобы она могла дрейфовать в одиночестве, вдали от всех.

Он возвращается с тарелкой сэндвичей.

Назад, назад, или я тебя выгоню!

Он. Что с тобой?

Она. Со мной то, что я тебе сказала!

Он. Если ты не будешь есть, я тоже не буду. Я не голоден.

Она. Я не могу!

Он. Что?

Она. Играть в карты. Не могу, не могу. Виновата, прости меня, не могу.

Он. Мне кажется, ты…

Она. Что?

Он. Мне кажется, ты…

Она. Что?

Он … хочешь, чтоб я ушел…

Она. Куда, куда ты пойдешь?

Он. Ну, могу… в свою комнату уйти…

Она. Ты же говоришь, что там нет ни кондиционера, ни телевизора, что она такая маленькая, что ты задыхаешься в ней.

Он. Телевизор есть в вестибюле гостиницы…