Не измени себе

— Почему у тебя сейчас-то такое предубеждение против милиции? Туда отборные люди идут.

— Ох, мама! Ты же знаешь, что мне напел Роман: дочь кулака, Соловки, Сибирь…

— Твой отец не был раскулачен, поэтому он и не значится в списках как кулак.

— Но где же он? Что с ним?

— Отца нет. Нет у тебя, Женя, и дома. Дом сгорел, отец погиб во время пожара.

Женя побелела, прижала ладони к щекам.

— Как же так?!

— Не имею о том понятия, — сухо ответила Софья.

— Почему же его не спасли? Бедный… — Женя опять заплакала.

— Тебе жаль его? Добрая ты, незлопамятная душа, — мать ласково погладила Женю по голове. — Он никогда не жалел и не любил нас с тобой, от меня хотел избавиться. Ты же знаешь, сколько я провалялась в больнице.

— А это разве не бандиты напали?

— Нет, не бандиты. Прошу тебя, никогда больше не будем об этом говорить… Я хочу, чтобы ты, Женя, всегда помнила о своем деде. Он был достойным человеком на земле, революционером. Пусть эсером, пусть заблуждался, но в конце жизни честно исправил свою ошибку, стал большевиком…

Они проговорили три часа, но о себе мать почти ничего не рассказала. Коротко сообщила, что ее зачисляют переводчицей в одно из наших посольств. Станет работать она под руководством Станислава Александровича Полонского, старинного ее друга. Скоро она уедет за рубеж, но при первой же оказии напишет ей на адрес комбината.

— У тебя тоже все налаживается. Жаль, что не буду на твоей свадьбе, — говорила, прощаясь, мать. — Семья — это главная поддержка в жизни…

…Обо всем этом с щемящей грустью думала сейчас Женя. Мать далеко, ей не расскажешь о случившемся. Все предстоит решать самой. Все, все!

— А как же теперь с Борисом? — сказала она вслух. Сашка опешил. И все же до него дошло, он наконец-то ясно ощутил радость победы.

— Борису, Женечка, бог подаст, — вдруг захохотал он.

2

Весть о том, что Женя Пухова вышла замуж за Сашку Михеева, всех словно громом поразила. Слухам не хотели верить.

А между тем все текло своим чередом. Из общежития Женя ушла тайно, не простившись с подружками, — переселилась к Михеевым. На свадьбу молодые никого из прежних знакомых не пригласили. Да и была ли вообще свадьба? Даже Тамара, принимавшая дела мастера у Екатерины Михайловны, не посмела спросить. На лице у Михайловны — непроницаемая маска.

Но в последнюю минуту все-таки дрогнула Михайловна, вцепилась в Тамару, разрыдалась.

— Господи, за что наказанье такое на меня свалилось?!

Тамара не ответила: она-то знала за что — за безрассудную любовь к сыну…

— Куда теперь-то? — только и спросила Тамара.

— Повысили. В начальницах ходить буду, — но где — так и не сказала.

Черную весть Борису решилась сообщить Тамара. Она встретила его у проходной: вышел, как всегда, сосредоточенный, внутренне подобранный, только какой-то серый. Энергично зашагал по тротуару. Она догнала. Не здороваясь, молча взяла под руку. Борис, не сбавляя шага, глянул на нее, улыбнулся краешком губ.

— А, Тамара? Упустила своего Сашку?

Тамара едва не споткнулась от неожиданности. Знает уже. Откуда, от кого? А она-то приготовила целую успокоительную речь.

— Мы, по-моему, оба пострадали, Боренька? — сказала она.

По тому, как на минуту дрогнуло и исказилось лицо Бориса, Тамара поняла, что сказала нехорошо. Совсем ведь с другим шла…

И вдруг неожиданно для себя разревелась. Борис остановился, сжал сильнее ее ладонь, но тут же двинулся вперед, увлекая за собой. Он не сказал ни слова. И слезы у нее все текли. Она ничего не могла с собой поделать, но плакала теперь молча, без всхлипываний.

— Надеюсь, мы не будем утешать друг друга, Тома?

Вопрос был задан после того, как они уже свернули в парк Донского монастыря и теперь тихонько шли по аллее. Тамара вытерла платочком слезы. Борис, задрав голову, что-то рассматривал на храме. Лицо его казалось совершенно спокойным.

А Тамаре хотелось прижаться к нему, приласкать, пожалеть, но понимала, что не для Бориса ее бабьи утешения. Этим только его оттолкнешь. А потерять его она не могла. Ей легче умереть, чем согласиться на такую потерю.

— Ты не гони меня от себя, Боря, — жалобно вдруг попросила она, это первое, что ей пришло в голову. — Я, кажется, удавлюсь от тоски.

Борис остановился, удивленно спросил:

— Неужто так любила своего Сашуню?

— Господи, о какой любви ты говоришь? Или за полтора года я не изучила Сашку? Мужчина должен быть надежным, верным, сильным. А разве он такой?

Борис ничего не ответил, но вдруг резко обернулся, глаза его загорелись:

— Слушай, Тамара, а тебе не кажется, что мы подло поступаем?

— О чем ты? Не понимаю…

— Столько возились с девчонкой, к делу пристроили… А теперь все сразу отвернулись.

— А что же мы, по-твоему, должны делать? — голос Тамары зазвенел от негодования.

Борис мягко провел ладонью по ее плечу и тихо, успокаивая, встряхнул.

— Ну, Тома. Ты — да не знаешь, что делать? Сашку-то вон как обрисовала. А вдруг все у него невсерьез? Ведь если все так… сама понимаешь… Каково ей будет…

— И тебе ее жалко?..

— Да, признаюсь, что мне турусы на колесах разводить.