— Мне так стыдно, Николас, — шепчет она. — За все, что я тебе наговорила. Я так не думаю, правда! Ты когда — нибудь простишь меня? — ее глаза умоляют и умирают от боли одновременно. Я не хочу, чтобы она мучилась. Я не могу видеть ее в таком состоянии, мне это не под силу.
Я приподнимаю край ее кофты и кладу руку ей на живот.
— Только ради него! — говорю я спокойно, и Стелла тут же бросается мне в объятия, плача навзрыд еще сильнее, чем прежде.
— Перестань! — успокаиваю я ее, гладя рукой по спине. — Не надо, все будет хорошо. Я обещаю.
Она тут же замирает, услышав мои слова. Так мы молчим несколько минут, которые кажутся мне вечностью, и не размыкаем наших объятий. В эти долгие минуты столько мыслей посещает мою голову, что я даже не мог вообразить, что все в моей жизни может поменяться однажды, с появлением женщины, которую я полюблю, а потом буду так люто ненавидеть. Кажется, я так сильно еще никогда не любил и не ненавидел одновременно. Это словно пробовать на вкус соль и сахар, пытаясь принять факт их совместного существования. Но, однажды распробовав такое уникальное сочетание, больше не захочешь с ним расставаться. Никогда.
Стелла, отодвигается от меня, прервав мои размышления. Я поднимаюсь на ноги, она тоже встает, и мы смотрим пристально друг другу в глаза, не решаясь что-то сказать или сделать. Это словно молчаливое признание.
— Я люблю тебя, Николас! Я так тебя люблю!
Мне кажется, что я никогда не видел Стеллу настолько искренней. Мне кажется, что это лучшая фраза, которую я когда-либо слышал в своей жизни.
— А ну-ка повтори! — улыбаясь, говорю я. Ох, как же я люблю бросать вызовы.
— Я люблю тебя! — улыбается она в ответ, освещая своей улыбкой весь этот пасмурный день и каждую секунду моей жизни.
— Райли хочет, чтобы мы с тобой были вместе, — вдруг сказала она.
— Вот как? — я не ожидал это услышать, хотя она мне дорога не меньше Стеллы. — А ты? Чего хочешь ты? — пытаюсь разговорить ее. Она подняла и опустила плечи, перебирая в руках край своего удлиненного кардигана горчичного цвета. Этот цвет делал ее глаза еще зеленее и ярче.
— Она просто озвучила мои мысли вслух. Открыла мне глаза на то, что давно жило внутри меня, а я боялась признаться в своих чувствах к себе. — Она говорит робко, даже возможно чересчур неуверенно.
Я не знаю, то ли мне смеяться, то ли плакать. Почти два месяца назад она мне дала отворот — поворот, я буквально бегал за ней — все тщетно. А теперь пришла сама, и просит прощения.
— С самого первого дня ты свалилась на меня, как снег на голову и отключила мой мозг, — прижимаю ее к себе и целую в волосы. Они пахнут просто замечательно. Они пахнут моей Стеллой.
— Прости меня, Николас, — шепчет она мне в грудь. — Я не смогу дальше жить, не обретя твоего прощения.
— Я постараюсь, милая, — шепчу ей в волосы, прижимая еще сильнее к себе.
— Знаю, что это непросто — простить меня после всего, что я натворила. Но я не тороплю тебя, — она продолжает меня удивлять. — Просто дай мне знать, когда сможешь простить, ладно? — смотрит она снизу вверх на меня, таким смиренным взглядом исцелившегося человека.
— Нет! — отвечаю я ей, она удивленно вздымает брови, и ее лицо искажается от боли.
— Почему? — шепчет она сквозь слезы, которыми вновь заполняются ее прекрасные зеленые глаза.
— Потому что я больше тебя никуда не отпущу, Стелла! — заявляю безапелляционно и, не дав ей возможности ответить, закрываю ей рот поцелуем.
Боже, как давно я мечтал поцеловать ее — мою любимую женщину, а теперь и будущую мать моего ребенка.
Пока мы целовались, я упивался от боли произошедшего и счастья от сладостного будущего. Мне казалось, что все это происходит не со мной, и жизнь, которую я живу, тоже не моя, иллюзорная.
Но в данный момент я понимаю, что все настолько реально и осязаемо, что все годы стоили того, чтобы оказаться здесь и сейчас, прямо в этом моменте.
Вместе с ней.
Навсегда.
— Папа, папа! — зовет меня детский голос. — Смотри, что я нашла! — голос звонко восклицает и его обладательница бежит ко мне со всех ног, зажав что-то в сложенных домиком ладонях. Но меня поражает совсем не это. Меня никто и никогда не называл папой, потому что Джонатан еще слишком мал, а Райли, не смотря на наши идеальные отношения, никогда меня так не называла. Я остолбенел.
— Почему ты так меня назвала? — Райли непосредственно пожимает плечами.
— Потому что ты мой папа, — говорит она, как ни в чем не бывало. Будто это самая банальная вещь в ее жизни.
Я знаю, что настоящие мужчины не плачут. Но также я знаю, что если ты настоящий, то должен испытывать все чувства, присущие человеку на земле, в том числе и пролить слезу, хотя бы раз в жизни. И неважно, это слеза горести или неизмеримого счастья, как в данный момент.
— Что там у тебя? — меняю тему, смахивая слезы. Райли открывает свои ладони и показывает мне божью коровку, которая ползает по ее ладошке. Райли широко улыбается и начинает смеяться во весь голос. Я начинаю смеяться вместе с ней, радуясь каждой секунде этой жизни, проведенной вместе с моей семьей.