Не играй со мной

Признаться честно, мне было до жути интересно попасть в холостяцкую берлогу Николаса и посмотреть, как он живёт. Мне почему-то казалось, что, побывав в его квартире, я смогу узнать, какой он человек. Хотя бы немного. Я, конечно же, не собиралась лезть в его жизнь и вносить какие-то коррективы по той простой причине, что мы решили не пересекать черту личного. Хотя это, наверное, очень глупо, потому что наши отношения, так или иначе, носят личный характер и переступить черту, за которой находится сокровенное каждого из нас, чем мы не хотим делиться, очень просто. Ох, не знаю, сможем ли мы оба сдержать это обещание, потому что эта грань очень тонкая, и мы ступили с Николасом на тонкое лезвие ножа.

– Пока осматривайся, а я принесу шампанское и бокалы, – говорит Николас, оставляя меня одну в просторной гостиной. Я ничего не успеваю ответить, а только смотрю ему вслед, когда он выходит из комнаты. У меня закрадывается мысль, как много женщин уже побывало в его квартире за так называемым бокалом шампанского, но я отгоняю эти мысли, понимая, что он не монах и до меня у него была личная жизнь и отношения. Я не вправе его ревновать к прошлому, тем более попрекать им. Такого у меня права нет и не будет, а даже если было бы, то это выглядело крайне странно – это словно ревновать к стене в квартире, в которой он жил до встречи со мной.

Его квартира поражает меня в хорошем смысле – в обстановке нет и намека на беспорядок. Она не стерильная, но в то же время убранная, и в ней царит запах свежести. Хотя каждая деталь интерьера говорит о том, что здесь живёт одинокий мужчина, тем не менее, находиться здесь приятно и уютно.

В дальнем конце гостиной, у красно-коричневой кирпичной стены, я нахожу огромный угловой диван темно – коричневого цвета. Подойдя ближе, мне удаётся разглядеть, что стена не кирпичная, а лишь отделана декоративной плиткой под кирпич. На ней висит картина в чёрно-белых тонах, словно нарисованная карандашом. Про себя я отмечаю, что вероятно это работа Алехандро, очень сюжет похож на его работы, хотя исполнение совсем другое. Я просто бесповоротно влюблена в его стиль и в его работы.

Рассмотрев картину, я поворачиваюсь и падаю спиной в мягкие объятия этого божественно удобного дивана, раскинув руки в стороны, пока Николас меня не видит. Улыбнувшись своей мысли о том, как мне не хочется расставаться с его уютными лапищами, я озаряюсь по сторонам. Слева от дивана моё внимание привлекают два огромных окна, с видом на ночную Филадельфию. Как же я люблю подобные городские пейзажи, любовалась бы ими вечно. Вероятно, в дневное время всё помещение гостиной заполнено светом, потому что эти два огромных окна занимают почти всю стену. Я очень люблю просторные и хорошо освещенные помещения, в которых так и хочется купаться в свете солнечных лучей.

Между окнами стену украшают встроенные полки из тёмно-коричневого дерева с различными декоративными предметами, среди которых я замечаю рамки с фотографиями. Я поднимаюсь с дивана, желая лучше их рассмотреть. Меня привлекает одна из них, с которой на меня смотрит совсем другой Николас, которого я сначала даже не узнала. Я беру рамку в руки и подношу ближе, чтобы не упустить ни одну деталь.

На фотографии изображен профиль Николаса, повернутый вполоборота. Он смотрит исподлобья своим пристальным взглядом. Его волосы длиннее, чем сейчас, и на лице легкая небритость, но выглядит он очень молодо. Я бы сказала, что здесь ему не больше двадцати пяти лет. Его торс и руки обнажены, но через шею перекинута смятая белая рубашка. На этой фотографии я вижу взгляд молодого и грустного парня, словно ему сильно насолили или обидели, но он это пытается тщательно скрыть, разъедая фотографа пронзительным взглядом. Крича своими темно-синими глазами: «Не трогай, а то я тебе крепко врежу».

В принципе, он ничуть не изменился. Он по-прежнему такой же привлекательный, пробивной и настойчивый, как на этом фото. Наверное, именно этим он меня зацепил.

– Я здесь совсем еще юнец, – говорит Николас, прерывая мои мысли.

Я вздрагиваю, испугавшись его внезапного появления, и практически роняю из рук рамку с фото.

– Хорошая фотография, – говорю я первое, что приходит мне в голову, и быстрым движением ставлю рамку на полку.

– Спасибо, – он смущённо улыбается, будто не ждал моей похвалы. – Я, на самом деле, не очень фотогеничен, просто меня удачно подловили в не очень удачный день, – объясняет он, подтверждая мои догадки.

– Тогда зачем ты хранишь её? – спрашиваю, потому что мне на самом деле интересно знать, зачем он поставил фото на виду, если оно вызывает неприятные воспоминания. Люди всегда избегают неприятных моментов прошлого, не желая сталкиваться с ними вновь, не говоря уже о выставлении напоказ другим.

– Чтобы помнить, – говорит он, сглатывая, и опускает глаза вниз, избегая зрительного контакта.

– Что помнить? – неуверенно спрашиваю я, не желая его обидеть или причинить ему боль. Вряд ли он захочет отвечать.