Не говори маме

«Разве что в центре Красного Коммунара», — думаю я мрачно. Но ей не нужно этого знать. Попутно отмечаю, что мы проехали колледж, остановились на светофоре, рядом пыхтит мотором здоровенный манипулятор, какими перевозят с места на место торговые киоски. С моего места наискосок видно кабину водителя и идеальный порядок в ней, но того, кто за рулем, не разглядеть. Или сгонять к Сане в Москву? Неплохой повод… Со светофора манипулятор трогается первым, я прилипаю к стеклу: в кузове у него стоит обрезанный товарный вагон, в точности владения короля Джона, даже оконце, выпиленное в задней стенке, такое же — я успеваю его разглядеть, прежде чем манипулятор обгоняет автобус. Выскакиваю на ближайшей остановке, но, разумеется, слишком поздно: уехал, сгинул, испарился.

Тут можно срезать, пройти по узкой улочке с желтыми трехэтажками. По обочинам — кронированные деревья, похожие на торчащие из земли руки со сжатыми кулаками. Наконец — мостик, заброшки гаражей: я догадываюсь о том, что увижу, — и вижу именно это.

Вагончика нет.

Я подхожу, чтобы рассмотреть проплешину в том месте, где он был, и следы от исполинских протекторов манипулятора, отпечатавшиеся в грязи. Подцепили и увезли. Давно пора, столько места пропадает — лучше бы снесли здесь все и построили новые дома. И школу. И торговый центр с кинотеатром.

Скинув Маше фотку пустыря, я сопровождаю ее стикером с «грампи кэт» и возвращаюсь к остановке, чтобы вернуться к своим обязанностям — если не накосячу и куплю все необходимое сегодня, то завтра буду освобождена от прогулок с Митей и смогу съездить в свою деревню, чтобы поговорить с Константином Гнатюком и дополнить историю Рушки.

«А знаешь, — пишет Маша, — никто не может найти Джона».

***

Наша деревня больше не напоминает Простоквашино: на месте заброшенных изб повырастали коттеджи с петушками на крышах и замковыми башенками. Оценили, видимо, люди относительную близость к городу — в детстве мне казалось, что по дороге к бабушке мы проезжаем половину страны, а на самом деле всего-то сто километров от МКАДа, — оценили и речку, и лес, и то, что эта самая близость никак здесь не ощущается. За высоченными серыми заборами не видно, что внутри, но почти на всех воротах — одинаковые наклейки, предупреждающие, что дом находится под частной охраной. Я бреду знакомой-незнакомой улицей, на которой появился асфальт, сначала к почте — она не изменилась, разве что возле входа появилась велопарковка, а напротив вырос новенький детский городок в виде игрушечного кремля. Я отхожу в сторону, чтобы пропустить черную «Инфинити», и сворачиваю к нашему дому. Мама занималась его продажей без меня. Даже не сказала, кто новые хозяева. Возможно, на его месте высится теперь такой же мощный оплот семейного достатка и благополучия…

Это «Пятера». Обычная «Пятера», которая стоит на месте бабушкиного участка и двух соседних. Я захожу внутрь — она. Выхожу — снова она. Так себе финал… Вслед за мной вылетают две кассирши, одна из которых хватает меня за сумку. Я стягиваю наушники — орали, наверное, что-то, а я не слышала.

— Девушка, сумочку покажите, пожалуйста.

Спорить не хочется. Портить то, что и так уже испорчено. Они по очереди суют нос в мою сумку, «спасибо, вы так быстро выбежали, вот мы и подумали…»

— Здесь была наша дача, — говорю, — и могла бы еще быть, если бы не дешевые и плохие продукты, которые мне даже бесплатно не нужны.

Они не извиняются. Бормочут, что с виду приличные тоже воруют, и уходят обратно.

Дом у дороги не узнать. Кто-то хорошенько над ним поработал: стены обиты вагонкой, резные наличники выкрашены ярко-голубым, флюгер-рыбак на крыше — кажется, здесь все помешались на флюгерах. Возле забора стоит серый «Логан». Я все-таки подхожу к калитке и тяну ее на себя — не заперто. Вот он, пристрой. Светлое дерево, красная черепица на крыше… Никаких следов пожара. На участке — теплица и сад. Я осторожно шагаю к дому по выложенной брусчаткой дорожке. Хозяева наверняка уже сто раз сменились, и нет здесь никакого Константина Гнатюка. Просто спрошу. Может, знают, где его искать. Спрошу — и уйду.

— Да, да! — раздается в ответ на мой стук. — Иду!

Дверь открывается. Крепко пахнет вареным мясом. Это он.

— Вы ко мне?

— Здравствуйте, Константин.

Теперь я умею определять возраст: ему лет сорок. Бритая голова, которую я запомнила с детства, пролетая мимо на велосипеде, узкие губы, запавшие глаза и дико породистый нос. Все такой же тощий, но одет чисто. Я боялась обнаружить опустившегося алкаша, а вижу обычного человека, который готовит обед у себя дома. Вот только голос у него низкий, запоминающийся. Раз услышишь — не забудешь. И я уже слышала.

Переобуваясь в тапочки, я думаю: «Папа, папа».