Не говори маме

— Куда мы едем?

— Сначала к Апрелевым, — говорю я и глажу ее по спине. — Там посмотрим.

***

Половины деревянного барака, в котором жили Илья и Стефа, больше нет. Из оставшейся торчат обугленные ребра досок. Я оставляю тетю Полю за спинами зевак — прислоняю к стволу березы, прошу держаться, стоять и ждать и бегу к дому. Попутно слышу: «газ», «пьянка», «там дым везде, так я уже в окно» — несколько человек сидят на бетонном возвышении вокруг канализационного люка, завернувшись в одеяла. Бросаюсь к ним:

— Ребенок!

Заплаканная женщина не отвечает. Мужик рядом с ней кивает не то на дом, не то на пожарных, сворачивающих шланги:

— Алкашня! Праздник у них был. Праздник, понимаешь? До утра гудели, а утром спать полегли.

— И форточки закрыли! — вскидывается женщина. — Говорили им про газ, все говорили, так они вместо того, чтобы вызвать кого, окна открытыми держали! А тут… Позамерзали, сволочи…

— А мальчик? Там мальчик был, шесть месяцев. Митя. Младенец.

— В коляске который?..

Я всматриваюсь в лица пожарных. Отыскиваю того, что помоложе, и цепляюсь за него:

— Скажите… — Он даже не смотрит на меня, словно меня нет. — Скажите, пожалуйста, там был ребенок. Вы нашли ребенка?

Они замыкают меня в кружок и говорят друг с другом, я не понимаю смысла фраз, но чувствую, что меня не видят и не слышат — не замечают, хотя я здесь, между ними, и хочется врезать кому-нибудь или заорать, я набираю в грудь воздуха, много воздуха, и, когда я уже готова трясти их, чтобы добиться ответа, передо мной возникает добродушный усатый дядька в форменном бушлате и гладит меня по голове: можно подумать, это я потеряла дом.

— А ты ему кто?

— Тетя. — Считай, никто я ему, видела два раза в жизни. — Мы с его бабушкой приехали, ей плохо.

Огромная перчатка увесисто хлопает меня по плечу. Я не понимаю, почему он смеется.

— Трое их там. Повезло твоему племяннику — в рубашке родился. У него сегодня второй день рождения, подрастет — пусть дважды празднует. Когда рвануло, в коляске лежал! В подъезде под лестницей… Пацан — кремень! Во-он там.

Я знаю. Знаю — и бегу со всех ног к пожарной машине, за которой и правда стоит коляска, а в ней — упакованный человек Митя, я хватаю его, стискиваю так, что он кряхтит, ничего не понимая со сна, и утыкаюсь носом в его горячую щеку. Проспавшись, Стефа потащила его на прогулку. Возможно, ее выгнали, чтобы не мешала отдыхать после вчерашнего. Отправили за добавкой. Попросили убрать ребенка. Или она сама не смогла уложить его в шуме и вынесла, чтобы поспал хотя бы в подъезде. Главное, она сунула человека Митю в комбез и уложила в коляску, а потом вернулась в квартиру, чтобы… Да мало ли что, но он вот, со мной.

Трое. Стефа и родители. А Илья?..

— Мам! — зову я. — Ма-ам! Он живой! Живой!

И только когда никто не откликается, а тетя Поля глядит на меня сквозь белесую пелену, хоть и протягивает руки навстречу, я понимаю, что ошиблась. Сказала не то. И повторяю просто:

— Живой.

***

Мы засиживаемся над списком покупок до часа ночи. Квартира не приспособлена для жизни маленьких людей, наш бюджет — тоже. Покупать решаем только самое необходимое, но даже из этого хватит не на все. Кроватку и манеж тетушка обещает попытаться раздобыть на работе: наверняка у кого-то завалялись.

— Можно я куплю электрический чайник? — Я сижу, подперев кулаком щеку, и даже не пытаюсь открыть глаза.

— А с нашим что не так?

— Он ме-едленный.

Ручка скрипит. Значит, пишет. Но нужно еще дождаться опеку, а у нас нет никаких документов, подтверждающих родство. Тетя Поля уже вцепилась в Митю так, что его пришлось бы отбирать силой. Она искренне верит в то, что ребенка отдадут просто так. Только взглянут на нее — и отдадут. Мне же представляется другой сценарий: Митя отправляется в дом малютки, а мы — по инстанциям, трясти бумагами и кочевать из кабинета в кабинет до его совершеннолетия…

Нам нужна помощь. И я знаю только одного человека, способного оказать ее прямо сейчас. Человека, имевшего дело с процедурой усыновления целых пять раз. Это мама Саввы.

— Майка, как мы теперь будем, а? Ребенок! Это ж…

— Обычно, — зеваю я. — Хорошо. Завтра я погуляю, послезавтра вы.

— Слушай, хватит уже мне выкать. Что делать-то? Хоть с работы увольняйся… А я знаешь что думаю? Нехорошо, конечно, но мысли такие… Вдруг он, мальчик этот… Ну… Не наш?

Ко мне он точно отношения не имеет. Седьмая вода на киселе. Я и брата-то на улице встречу — не узнаю… Но человек Митя, он — человек, хоть пока и личинка. Лежит сейчас на тетушкиной кровати, подоткнутый со всех сторон одеялами, чтобы не укатился: помыли, накормили — гуд! А ведь мог бы лежать не здесь. И меня пятилетнюю мог бы увести с собой «кашка» — и я тоже не сидела бы здесь. Или вот вчера…

— Наш, — говорю. — Вылитая я в детстве. Спокойной ночи.

— Майя.

Замираю на пороге. Голос тети звучит по-новому. По-маминому он звучит.

— Я очень рада, что ты со мной. Когда вернется Дима, мы как-нибудь уместимся. Тебе необязательно от нас уезжать.

— Я подумаю, — говорю веселеньким голосом, чтобы она не догадалась, что я мгновенно расклеилась. — Спасибо.