Не говори, что лес пустой...

Вместе с Оксаной Алексеевной рассматривала Бибигуль документы: страницы из протокола допросов в гестапо героев из села Вербовичи — «старосты» Николая Миронюка и «аптекарши» Агнии Астафьевны, фотографию повешенного с товарищами артиллериста Андреича и фотографии лесника деда Якима, партизанского связного Петра Астафьевича, который подобрал Наталью с сыном у разбомбленного гитлеровскими стервятниками поезда, и несчастной красавицы Алены, и командира партизанского соединения Николая Петровича Тарасовича, и комиссара Михаила Васильевича Мартынова, который погиб осенью 1943-го… Сколько хороших, настоящих людей унесла проклятая война! Но вечной будет память о них, ценой своей жизни отстоявших свободу отчизны…

— А что стало с теми, кто охотился за Давлятом и Натальей? — спросила Оксана Алексеевна Гуреевича.

— Собакам собачья смерть, — ответил Гуреевич. — Не знаю только, что стало с фотографом Волковским. Но думаю — от расплаты ему все равно не уйти.

— Не ушел, — сказал Михайлов. — Несколько дней назад его разоблачили наши польские друзья. Он скрывался под чужим именем в Варшаве. Скоро его вместе с группой карателей из зондеркоманды оберштурмбанфюрера СС Зингера будут судить в Минске. Те следы разрушений, которые вы еще видите здесь, в Березовичах, да и в других местах, — это следы злодеяний, которые не так-то легко стереть. Сожжены тысячи деревень и поселков, разрушены сотни городов. Вы, наверное, знаете — слышали или читали, — что в Белоруссии погиб каждый четвертый житель. Этого нам никогда не забыть. Нельзя забывать этого. Должны помнить и дети, и внуки, и все грядущие поколения, чтобы никогда не допускали больше войны, а если уж придется взяться за оружие, то бились бы так, как бились отцы и деды.

Михайлов взял Оксану Алексеевну и Бибигуль под руки и сказал:

— С утра мы поедем еще в одно святое место — на лесное партизанское кладбище.

«Не дай бог, — говорят все матери на земле, — пережить нам своих детей». Но когда мать знает, что сын ее отдал жизнь за святое дело, она переносит утрату с большей стойкостью и мужеством. Слезы ее рождают благородные чувства у тех, кто видит эти слезы.

Так было и на кладбище в Березовичском лесу, где собрались сотни людей. Могилы Натальи и Давлята находились рядом, в изголовье стоял один на двоих памятник — высокая плита из черного мрамора.

— Его поставил от жителей деревни Хильчихи старый учитель Борис Федотович Знаменский, — сказал Гуреевич.

— Он сейчас здесь? — спросил Мардонов.

— Умер недавно. Мы похоронили его здесь, на этом же кладбище. Вон та крайняя могила в цветах. Мы поставим над ней такое же надгробие, как над всеми другими, Борис Федотович заслужил партизанскую славу.

Могилы, могилы, огромное поле каменных надгробий в окружении шумящего леса, который словно бы стонет. Мардонов читал надписи: «Лесничий Яким Яковлевич», «Капитолина Аркадьевна Медвидь, главный врач партизанского госпиталя», «Александр Карпенко, начальник штаба партизанского отряда», «Алена Литвин, партизанка», «Махмуд Самеев, партизан», «Михаил Васильевич Мартынов, комиссар партизанской бригады»… Многих из них назвал в своей краткой речи Михайлов.

Когда приехали сюда, Михайлов не думал выступать. Но он увидел, как припала к дорогим могилам Оксана Алексеевна. Он увидел и услышал, как запричитала на родном языке Бибигуль.

— Давлят мой родимый, счастье и радость, сын мой, сыночек, пришла я к тебе с повинной! — голосила мать. — Дочь моя, радость и счастье сыночка, Наталья, невестушка, спасибо, родная… Дети мои, наше горе, наша радость и гордость…

Михайлов обвел глазами суровые, скорбные лица людей, вышел вперед и сказал, обращаясь ко всем, что на этом кладбище спят вечным сном те, чья жизнь и деяния стали легендой, которая будет вдохновлять на свершения во славу родной земли грядущие поколения.

— Дорогие Оксана Алексеевна и Бибигуль Сафоева! — сказал Михайлов затем. — Короткой была жизнь ваших детей Натальи и Давлята, очень короткой. Но это была славная жизнь. Их имена будут жить вечно. Недаром наше Полесье, как и вся Беларусь, считает их своими почетными гражданами. Люди помнят их и будут помнить всегда. Примите, дорогие матери, наше сердечное спасибо за таких детей, достойных нашей героической эпохи. Слава вам!

— Слава! — волной пронеслось по толпе.

Горели вдохновенным огнем глаза Августины и Тараса.

Сверкали скорбью и гордостью глаза Бибигуль и Оксаны Алексеевны.

Стоял задумавшись Николай Гуреевич.

Задумчиво было лицо опиравшегося на посох дзеда Юзефа.

Суровой решимостью быть всегда и во всем достойным памяти отца и матери исполнен взор Султана.

Мардонов вспомнил стихи Саади: «Бессмертен тот, кто славу добрую при жизни обретет!»