Не горюй!

Меня переполняла энергия. Моего тела не хватало, чтобы вместить всю эту энергию, и я не знала, что с ней делать. Особенно после того, как я долгое время была лишена ее начисто. Мне казалось, что я вот-вот взорвусь. Или сойду с ума. Хуже всего, мне все еще не хотелось выходить из дома, хотя я чувствовала в себе достаточно сил, чтобы пробежать сто миль. Во мне скопилась сила десяти мужиков. Я смогла бы завоевать золотые медали на Олимпийских играх в любом виде спорта. Я чувствовала, что могу бегать быстрее, прыгать выше, кидать дальше, поднимать больше и ударять сильнее, чем кто-либо в мире.

В первую ночь, когда меня охватила ревность, я выпила полбутылки водки. Заставила Анну одолжить мне пятнадцать фунтов и послала Хелен в магазин, торгующий без лицензии.

Анна, конечно, тоже с удовольствием сбегала бы в магазин и вернулась бы с водкой. Вот только когда? Она могла появиться через неделю, рассказав путаную историю, как встретила в магазине людей, едущих в Стоунхендж, и решила, что будет неплохо к ним присоединиться. Или поведать, что с ней произошло нечто странное и она потеряла неделю. А я могла ответить ей, что в этом нет ничего странного. Если она отправилась на квартиру к своему дружку Шейну и там накурилась, то понятно, куда девалась неделя.

Нельзя сказать, что уговорить Хелен было легко.

— Я утону! — жаловалась она, поскольку погода продолжала оставаться мерзкой.

— Не утонешь, — мрачно уверяла я сквозь сжатые зубы, тон мой подразумевал, что это дело нетрудно и организовать.

— Это будет тебе дорого стоить, — меняла она тактику.

— Сколько?

— Пятерку.

— Дай ей еще пять фунтов, — приказывала я Анне.

— Теперь ты должна мне двадцать фунтов, — говорила Анна.

— Я когда-нибудь забывала отдать тебе долг? — холодно вопрошала я.

— Ну, нет… — соглашалась бедняжка, напуганная до такой степени, что даже не рисковала напомнить мне, что я все еще должна ей деньги за бутылку вина, которую я «взяла взаймы» у нее в день моего приезда домой.

— И куда ты пошла? — нетерпеливо спрашивала я Хелен.

— Наверх, переобуться.

Хелен вернулась много времени спустя, промокшая насквозь, и, громко ругаясь, протянула мне литровую бутылку водки в промокшем бумажном пакете. Сдачи с пятнадцати фунтов она мне не предложила, да я и не спросила. Когда я обнаружила, что бутылка открыта и больше четверти уже отсутствует, Хелен давно испарилась…

Как и ее шансы дожить до своего девятнадцатого дня рождения.

«Месть моя будет ужасной, дайте мне только до нее добраться!»

Несмотря на выпитую водку, я не могла заснуть. Я бродила по дому из комнаты в комнату и искала место, где чувствовала бы себя в безопасности. Такое место, где эти ужасные картинки перестали бы мелькать в моей голове. Но ненависть и ревность не давали мне уснуть.

В отчаянии я подумала, что, если попробую лечь в другой комнате и в другую постель, сон придет ко мне.

Я пошла в бывшую комнату Рейчел — ту самую, куда поселят вас, если вы приедете поголодать недельку, зажгла свет.

У комнаты был такой же нежилой вид, как и у моей, когда я приехала из Лондона. Хотя в шкафу все еще висела одежда, а на стенах плакаты. Я наткнулась на тренировочный велосипед и машину для гребли, купленные отцом лет девять назад в результате энергичной, но короткой попытки привести себя в норму. Так они и стояли в комнате Рейчел, покрытые пылью и паутиной. Выглядели они устаревшими и скрипучими, совсем непохожими на те, что продают сегодня — с компьютерными программами, видеоэкранами и электронным счетчиком калорий.

Я с любовью посмотрела на эти доисторические сооружения, и на меня волнами нахлынули воспоминания. Сколько было восторгов, когда их привезли! Только мама не присоединилась к общей радости. Сказала, что не понимает, зачем все это нужно. Что ей ни к чему надрываться, что она уже достаточно потрудилась в жизни, будучи замужем за папой и воспитывая пятерых дочерей.

Мы же все были просто вне себя. С охами и ахами мы сгрудились вокруг машин, сверкающих хромированными деталями, и никуда не отходили, пока их не установили в оранжерее. Мы все возлагали на них большие надежды. Решили, что у нас будут фигуры, как у Джеми Ли Кертис (она тогда была очень популярна), после минимальных усилий. Поэтому от желающих не было отбоя.

Папа тоже сказал, что хочет такую же фигуру, как у Джеми Ли Кертис. Мама не разговаривала с ним целую неделю.

Вначале мы ссорились и спорили, чья очередь пользоваться машинами. Было пролито много слез и сказано много грубых слов.

Особенно нам нравился велосипед: Маргарет, Рейчел и я были крайне недовольны размерами наших поп и бедер. Машина для гребли не пользовалась такой популярностью — мы были молоды и еще не осознали, что у людей могут быть толстые руки.

Маргарет, Рейчел и я провели большую часть своей подростковой жизни, стоя спиной к высокому зеркалу и едва не вывихивая шеи, пытаясь разглядеть, как наши попки выглядят сзади. Каждая пара джинсов рассматривалась с точки зрения ее способности уменьшить зад. Каждый свитер и каждая рубашка подвергались такому же испытанию — прикрывают ли они наши зады?