Я прошу Эмму подождать в машине. Мы достаточно времени провели в дороге, и она знает, чего нельзя трогать и чего нельзя делать. Я запираю двери, приняв решение, что не зайду в материнский дом. Останусь на пороге и выслушаю ее, а потом вернусь в машину и уеду отсюда. Я оборачиваюсь, чтобы включить электронную игру, и Эмма тут же погружается в нее, позабыв обо всем остальном. Я оставляю двигатель работать, устанавливаю кондиционер на максимум и чуть приглушаю музыку, потому что снаружи жарко, и мне не хочется, чтобы Эмма нас слышала.
Я разглаживаю майку и смотрю на скромный дом, похожий на тот, в котором я выросла. Интересно, есть ли у нее муж, приятель или даже дети? Эта мысль словно пощечина. Неужели у меня есть брат или сестра? Но я заставляю ноги двигаться к дому просто потому, что хочу поскорее с этим покончить.
Все годы ее отсутствия я никогда не воображала, что приду к ней. Я представляла, что каким-то образом ее увижу – в фильме, если она все-таки стала актрисой, или случайно в кафе, – но никогда не представляла встречу в ее новом доме, где она устроила свою жизнь без меня.
Я подхожу к ступенькам крыльца и поворачиваю голову, убедившись, что Эмма по-прежнему в машине, пристегнута и играет. Потом надеваю солнцезащитные очки и стучу. И вдруг снова превращаюсь в ребенка. Глупого ребенка, пристающего к женщине, которой он не нужен. Я всегда только отнимала у нее время.
Она открывает, прежде чем мои пальцы успевают прикоснуться к двери, и покачивается взад-вперед, а на ее лице написано желание меня обнять, но, зная, что мы и раньше мало обнимались, она все-таки не решается. Она по-прежнему потрясающе красива, что и приятно, и раздражает. У нее классическое лицо, как будто она родилась не в ту эпоху. Вероятно, именно поэтому она с такой одержимостью любит старых кинозвезд. Ее волосы, все еще каштановые, собраны сзади в хвост, и никакой косметики, только ярко-красная помада на губах. На ней маленькие черные очки и серая футболка, узкие джинсы и дорогие сандалии. Выглядит она утонченной, но расслабленной, не как вечно напряженная и взвинченная женщина, с которой я выросла. И пока она поглощает меня глазами, я не могу подобрать нужные слова.
– Боже мой, Сара. Это и правда ты?
Чтобы снизить напряжение, мне хочется пошутить насчет того, что блондинки выглядят привлекательнее, но я не могу и просто киваю. И тогда она все-таки меня обнимает. От нее пахнет фрезиями. Я закрываю глаза и вспоминаю миллион мелочей, которые были совсем не так уж плохи, все они сложены где-то у меня внутри, как причудливые оригами.
– Прекрасно выглядишь, – выдыхает она и отстраняется, оценивая меня. Потом быстрым кивком подтверждает, что я выгляжу приемлемо. – Входи же, входи. На улице такая жара.
Я качаю головой и бросаю взгляд на машину.
– Не могу.
Она заглядывает мне через плечо и смотрит на стоящий футах в двадцати «Форд», в котором через лобовое стекло видит макушку Эммы.
– Вот это да! – Она прижимает тонкую ладонь к губам, и я вижу под прозрачной белой кожей синие вены. – Это же… это твоя дочь? Ох, Сара. Я уже бабушка? Роджер мне не сказал.
Когда с ее губ слетает отцовское имя, я возвращаюсь к действительности и вспоминаю, с кем имею дело. Я выпрямляю спину.
– Послушай, я здесь только потому, что он попросил тебя навестить. Я не собираюсь возобновлять отношения или что-нибудь в этом роде. Я просто… Неприятно это говорить, но я не хочу видеть тебя в своей жизни. Я здесь только ради папы.
С губ рвется миллион вопросов. Куда ты уехала? Где была? Ты когда-нибудь хотела вернуться? А позвонить? Найти нас? Но я молчу, потому что не хочу выстраивать новые драматические отношения, похожие на ту кирпичную стену, что осталась за спиной. Я просто смотрю на нее и дышу, а потом отхожу на шаг назад, чтобы загородить ей Эмму, перетянувшую все внимание на себя.
– Она такая красавица, Сара. Вся в тебя.
Мне хочется рассмеяться от ее наивности и фальшивого комплимента несуществующей внучке. Если бы только она знала, что со мной сотворила.
– Хватит, Элейн. Я серьезно. Прекрати. Просто скажи, чего ты хочешь. Зачем ты позвонила папе? И почему именно сейчас?
– Я… – Она вздрагивает, поправляет очки и скрещивает руки на груди. – Ты точно не хочешь зайти хотя бы на секунду?
Я молча качаю головой.
– Наверное, хотелось узнать, как он поживает. Все эти годы я думала о вас. Все эти годы. Читала о твоей компании. И мне так хотелось сказать тебе, что я тобой горжусь.
Вот оно что. Я была права. Дело в деньгах.
– Конечно, это тебя не касается, но дела у меня идут хорошо. Это все?
Я собираюсь уходить. Мне хочется поскорее покинуть этот дом, оказаться подальше от нее, но она берет меня за локоть.
– Прошу тебя, Сара. Не будь так жестока.
Я резко разворачиваюсь.
– Я? Жестока? Что ты подразумеваешь под «жестокостью», Элейн? То, как ты превратила мое детство в сущий ад или как ты бросила восьмилетнюю дочь и мужа, который тебя боготворил?