— Садись, Анисим, — кивнул настоятель на грубый табурет у небольшого стола. — Ну, рассказывай, что видел, что слышал. А то в нашей глуши токмо медведи бают, да волки воют, да собаки наши лают, вот только мы их не разумеем. Что в Москве-то творится?
— Эх, творится там неладное, Варфоломей. Да ты и сам о том без меня ведаешь. Совсем Русь оскудела справедливыми да честными. То, что при Бориске трёхлетний недород случился, то ещё не вся беда казалась, и то, что Расстрига власть взял да поляков привёл, то лишь половина беды, что на Русь обрушилась. Боярский раздор, да напасть страшная и нелепая,— вот наша беда! Поднялась из могил мертвечина, да явились ею укушенные, что в народе прозвали бесноватыми, а хуже них только одержимые бесами. Бают, что поляки с нечистью договор какой заключили, чтобы люд русский с земли своей извести, да власть с их помощью захватить. На всё, твари поганые, готовы, и душу дьяволу продать, и людей отдать!
Настоятель вздохнул, покачал в сомнении головой.
— Твоя правда, Анисим. До твоего ухода в Москву мы о той напасти страшной и помыслить не могли. Не было мертвяков здесь, и не слышали мы о них. Мало и сейчас о них знаем. Рассказывай дальше.
— Борис, бают, — продолжил Анисим, — умер своей смертью да из-за поражений от Расстриги, а может, околдовал кто. Видели накануне его смерти, как старуха в чёрном во дворце ошивалась, а никто и не знает её. Сглазили али прокляли! Начал сохнуть он и помер. Фёдор шестнадцати лет взошёл на престол, да предали и его бояре. Невмочь им с худородным царём ниже его быти. Переметнулись один за другим к самозванцу, а тот и рад, всю Москву прелестными грамотами засыпал. Вызвал Отрепьев к себе бояр московских и приказал: «Или вы изничтожите Фёдора Годунова, да мамку его, Малюты Скуратова дочь, или я вас всех вместе с ними. А не то не искупить вину перед ним вовек».
И бояре изничтожили всю семью Годунова, а труп Бориса выкинули из склепа на поругание, а потом всех в одной могиле закопали, за оградой монастыря убогого, одна только дочь Ксения и выжила.
Да судьба её незавидной оказалась. Красавица, она внимание Расстриги привлекла. Да токмо полякам Гришка обещал жениться на полячке. Ксению Гришка обесчестил, наигрался, а потом в монастырь постриг, что на Белоозере.
Тут и свадьба подоспела. Мария Мнишек стала царицей, а Гришка объявил себя императором, чем Сигизмунда III прищемил. Тот с ним тайные грамоты заключал, да деньгами снабжал, а тут вона как дело пошло. Да всё кувырком пошло, бояре недовольны, но сапоги лижут, духовенство всё недовольно, но вслух не ропщет.
А ляхи да немцы-наёмники по Москве всех задирают да грабят. В дома врываются, добро отнимают, девок бесчестят. Зароптал народ, а всё пуще бояре. И пошла потеха, заговор созрел. Шуйский Васька пойман с поличным был, да каялся и плакал, другие бояре вступились за него. Даже Басманов, уж на что пёс верный Гришке стал, а и то слово за Шуйского замолвил. Да только зря. Убили его потом. Голицын кинжалом вдарил, да с Красного крыльца скинул, ну это опосля сильно было. До того сказ ещё дойдёт.
— Так это, Анисим! Шуйского навроде давно хотели казнить, да смиловали, и ещё до свадьбы то было? — усомнился Варфоломей, до которого вести, всё же, доходили и раньше.
— Да-да, запамятовал я. Шуйского Гришка помиловал ещё до свадьбы, а след передумал и вернул из ссылки, и простил, дабы не мешали они ему и дали жениться на полячке.
— Про то я знаю, что дальше-то было?
— А дальше⁈ Дальше Васька новый заговор образовал, да и недовольных много уж случилось. И братья наши во Христе тут ему помогали, да и как не помочь, когда он во главе церкви хитрого грека поставил, а старца Иова прочь от себя отринул и в дальний монастырь сослал. А сам обычаи все наши понарушил, веру предал. Двух чернецов, что про него правду народу говорили, поймали и тихо утопили в реке. Ничем не брезгует ирод! Да судьба к нему не благосклонна оказалась. Как ты, так и тебе. Проклял его Иов страшным проклятием.
— Ммм, неужели мертвецы встали из-за этого? — невольно перевёл разговор настоятель.
— Не ведаю того, отец-настоятель. Только лишь слухи по земле Русской идут. Слухами и земля полнится, а чем дальше, тем слухи страшнее. Как будто бы их поднимают да в противовес друг другу!
— А что не так с мертвецами?
— Так не к ночи будет поведано. Разные они.
— Как это разные? — удивился настоятель, — Мёртвые они и есть мёртвые. Может, только скелет или свежий труп, а або ничем больше отличаться они не могут.
— А вот так. Одни, не ведомо почему, из земли восстают, другие по речкам приплывают, а те, кого они кусают, потом на людей живых нападают и загрызают их, если смогут. А самые опасные становятся те, кого укусил мертвяк. Они, вроде, как и живые: болеют, в бреду мечутся, а потом встают, и не мёртвые они, но уже и не живые. А как переродятся, то начинают, аки волки бешеные, на всех кидаться и убивать, не разбирая, человек ли перед ним али скотина. Вот их и называют бесноватыми.