Не девушка, а крем-брюле

Что же тогда говорить о той части отношений между мужчиной и женщиной, переживать которую можно было снова и снова даже в отсутствии партнера, просто закрыв глаза. И потому, как замолкала Василиса, растерянно глядя куда-то внутрь себя, и потом долго искала нужное слово, Гулька понимала, что теперь на ладовской орбите вращается один-единственный электрон. Она даже знала его имя, но не произносила его вслух, тактично выжидая время, когда ее выпорхнувшая из реальности Васька объявит его сама.

Аналогичную выжидательную позицию заняли и старшие Ладовы, молча переглядывавшиеся всякий раз, когда вечером за их дочерью захлопывалась входная дверь.

– Как в гостинице, – вздыхала Галина Семеновна и виновато смотрела на мужа.

– Бывает и хуже, – как мог, успокаивал жену Юрий Васильевич. А сам в это время гнал прочь мысли о том, что происходит между его драгоценной Васькой и ненавистным теперь Хазовым.

– Бывает… – соглашалась с ним его Галя, но на разговор с дочерью не отваживалась.

– Тогда скажу я! – грозился Ладов, но тоже никак не мог осмелиться, потому что, как только Василиса оказывалась дома, она присаживалась к отцу поближе и, положив голову тому на плечо, тихо говорила о чем-то совершенно незначительном, обыденном. Правда, делала она это так, что у Юрия Васильевича возникало ощущение полного умиротворения. Лексического запаса старшего Ладова не хватало для того, чтобы объяснить это состояние, поэтому он неосознанно потирал себе грудь и громко вздыхал, пугая Василису.

– У тебя что-то болит, пап? – волновалась она и заглядывала ему в глаза.

– Нет, – старательно тряс головой Ладов, стесняясь смотреть в лицо Василисе, потому что представлял, что тот, чужой, наверное, вот так же смотрит, а потом целует, всюду целует его девочку.

– Тогда почему ты так дышишь? – спокойно интересовалась младшая Ладова и, поправив волосы, снова укладывала голову к отцу на плечо и, не отрываясь, смотрела в одну точку перед собой.

– Курить надо бросать, – путал следы Юрий Васильевич и пытался понять, куда направлен взгляд Василисы.

– Бросай, пап… – роняла та, и к горлу Ладова подкатывал комок, потому что он ощущал себя рядом с дочерью стариком, в жизни которого уже никогда не будет ничего подобного тому, что происходит сейчас с ней. Поэтому он тихо завидовал, и боялся себе в этом признаться, чтобы даже мысленно не спугнуть дочкино счастье.

– Сказал? – требовала потом отчета Галина Семеновна, продолжавшая изображать из себя все понимающую мамашу, лишенную предрассудков.

– Нет! – огрызался Юрий Васильевич, в очередной раз не справившийся с поставленной задачей.

– Почему? – ждала объяснений старшая Ладова, измученная этой неопределенностью.

– Почему она нам ничего не говорит? – не выдержав, Галина Семеновна позвонила Гульке.

– А что вы хотите от нее услышать?

– Я хочу знать, где ночует моя дочь.

– Я могу вам продиктовать адрес, – Бектимирова скороговоркой проговорила название улицы, номер дома и квартиры, где последние три недели проводила свои ночи ее подруга.

– Я хочу, чтобы она мне сама об этом сказала, – расплакалась Галина Семеновна. – Неужели я не заслужила?

– Теть Галь, – успокоила Ладову Гулька. – Конечно, и вы, и дядь Юра это заслужили, но что я могу поделать?

– Поговори с ней, – всхлипывая, попросила ее Галина Семеновна. – Пожалуйста.

– Поговорю, – опрометчиво пообещала Бектимирова и тут же пожалела об этом.

Сначала Гульназ ждала, что Ладова объявится сама: подруги перезванивались довольно часто. Но в этот раз Василиса не подавала никаких признаков жизни. «Чует, кошка, чье мясо съела», – усмехнулась Гулька и набрала номер Хазова. Трубку снял Андрей Александрович.

– Андрей Саныч, я вас приветствую, – заворковала Бектимирова. – Удобно говорить?

– Удобно, Гулечка, – заверил ее Хазов, и голос его прозвучал абсолютно спокойно.

– Я вот по какому поводу, – застрекотала Гульназ и быстро перешла к делу: – Андрей Саныч, извините, но я все знаю…

– Что? – вопрос Хазова поставил ее в тупик.

– Как что? – воскликнула Гулька. – Вы и Васька…

– Ну…

– Андрей Саныч, – Гульназ стушевалась, – скажите ей, чтобы она поговорила с родителями. Они волнуются.

– По какому поводу? – хладнокровно поинтересовался Хазов.

От этих слов Юлькиного отца Бектимирова оторопела, а потом взорвалась:

– Блин, Андрей Саныч, я вас, конечно, очень уважаю, но так тоже нельзя!

– Как?

– Вот так, как вы с Васькой. Я конечно, понимаю: любовь, страсть, все такое. Но родители-то в чем провинились? Как-то это странно, вам не кажется, каждый вечер уходить ночевать к любовнику и при этом ни слова не говорить самым близким людям.

– Я ей не любовник, Гуля, – поправил ее Андрей Александрович. – Я ей муж.

Впервые Бектимирова не нашлась, что ответить и просто молчала, прижав трубку к уху.

– Спасибо за звонок. Я тебя услышал, – коротко бросил Хазов и нажал на рычаг.

– Гулька? – безошибочно определила спустившаяся сверху Василиса и уселась на последней ступеньке винтовой лестнице. «Как Аня», – подумал Андрей Александрович, испытывая странное чувство «повторения пройденного».