Не девичья память

— Понимаешь, Василий, во всех сказках Иван Царевич приходит к Бабе-яге, она дает ему клубок, нитка разматывается и указывает верное направление, в смысле — правильной дорогой идете, товарищи!

Василий зевнул и свалился на бок.

— Да, ты, конечно, прав, нечего попусту мечтать, нужно самой клубок разматывать…

Звонок от Карелина, несмотря на то что она его ждала, застал Мирославу врасплох.

— Да, Максим, — сразу отозвалась она.

— Да в смысле? — не смог удержаться он.

— В том смысле, что я очень внимательно вас слушаю.

— Личность погибшей на стройке установлена. Табачникова Ирина Федоровна. Кличка Ира-Мореходка. Три ходки. Мечтала о мореходном училище. Работала матросом на барже.

— Как с наркотиками?

— В крови не обнаружено. Но, вроде бы, раньше ими баловалась.

— А что с отпечатками обуви на стройке?

— Женские. Туфли на каблуке тридцать девятого размера.

— У меня для вас есть сюрприз.

— Какой?

— Можно к вам приехать?

— Жду.

Добравшись до отделения, Мирослава нашла Карелина в кабинете одного. Он быстро разлил в чашки чай и придвинул ей пакет с бубликами.

Мирослава улыбнулась и пригубила чай. Зеленый с жасмином и качественный.

Она была тронута, что он запомнил ее пристрастия, и послала ему благодарный взгляд. Его губы тронула едва заметная улыбка.

— У вас есть фото Табачниковой без одежды?

Он молча раскинул на столе перед ней веером несколько снимков.

Мирослава выбрала те, на которых можно было хотя бы приблизительно рассмотреть наколки.

— Так, — кивнула она будучи почти полностью уверенной в том, что одна из трех ночных фурий, посетивших Павла Семакина, именно погибшая Табачникова Ирина Федоровна.

— Что так? — не выдержал Карелин.

Вместо ответа Мирослава спросила:

— Вы были в больнице у Павла Семакина?

Максим кивнул:

— А как же.

— Ну?

— Что ну?! Молчит, как партизан.

— То есть?! Он не сказал, почему выбросился из окна.

— Сказал, депрессия у него. Все слишком умные стали, — сердито ответил Карелин.

— А что он сказал следователю?

— С Рябинкиным сами разговаривайте. Мне он не докладывает.

— Понятно. Тогда слушайте, когда мы с Богданом Трофимовым были у Семакина, он рассказал, что был изнасилован тремя женщинами в масках. Он запомнил голоса и наколки на теле одной из них. И не просто запомнил, но и нарисовал их.

— Нарисовал?!

— Да, смотрите. — Она положила перед оперативником рисунки Семакина.

Максим присвистнул, внимательно их рассмотрел, после чего открыл файл на компьютере, увеличил и сравнил изображения.

— Одно и то же, — кивнул он, — как вам удалось разговорить Семакина?

— Честно говоря, не знаю. Я и усилий особых не прикладывала.

— Значит, вы везучая.

Мирослава едва заметно улыбнулась.

— Меня только одно смущает, — проговорил Карелин задумчиво, — почему Паша прыгать надумал именно сейчас. Неужели и впрямь депрессия?

— Не совсем. Его начали шантажировать, вымогая деньги и угрожая тем, что, если не заплатит, с ним будет то же, что с Коршуновым. Денег у Паши не было. И тогда он попытался решить вопрос кардинально.

— Почему же он не обратился в полицию?

— Я спрашивала у него об этом…

— И что?

— Он упомянул об истории с Полянской и не решился идти с этим в полицию. Кстати, перед процессом отмщения ему показали фотографию Анны Полянской.

— Но ведь девочки нет в живых.

— Нет, — согласилась Мирослава, — но тем не менее.

— Значит, некто все-таки мстит за Анну. Но почему через столько лет? Может, у нее имелся возлюбленный?

Мирослава пожала плечами.

— Неплохо было бы предъявить фотографии Табачниковой те, что со стройки, Виталию Ромашову, — сказала она.

— Вы думаете, что его тоже насиловали?

— Уверена.

— Только почему фотографии именно со стройки? Можно прижизненные…

— Нет, нужны именно те. Он должен испытать потрясение, иначе Виталий не заговорит.

— Вы думаете, он так сильно обрадуется?

— Нет, я думаю, что он придет в отчаяние. И так как ему будет больше нечего терять, он заговорит.

— Хорошо, берите фото. Вам легче добиться его признания.

— Я тоже так думаю…

Мирослава вышла из отделения полиции и сразу отправилась к Ромашову.

Косые лучи солнца золотили и без того позолоченные осенью вершины деревьев и создавалось ощущение, что уходящее солнце зажигает свечи…

Виталий, открывший дверь, смотрел на детектива далеко не приветливым взглядом.

— Нам нужно поговорить, — сказала Мирослава.

— Опять? — спросил не торопившийся приглашать ее в квартиру Ромашов.

— Я думаю, что сегодняшний разговор поставит все точки над «i».

— И?

— И я оставлю вас в покое.

— Заходите, — буркнул он.

Они прошли все в ту же комнату, сели напротив друг друга.

Мирослава успела заметить, как Ромашов бросил тревожный взгляд на телефон, вероятно, опасаясь, что кто-то, о ком детективу знать не надо, может позвонить, пока Волгина у него.

— Она не позвонит, — тихо сказала Мирослава.

— Что? — испуганно вскинулся он.

— Я говорю, что она не позвонит.

— Кто она?

Мирослава молча, как совсем недавно перед ней Карелин, разложила снимки на столе.

Ромашов бросил на них небрежный взгляд и вдруг замер, казалось, что фотографии буквально притянули его.

— Нет, — сказал он, — нет. — И вдруг с грохотом рухнул на пол.